— Что поесть? — выдавил мальчик из себя. — У нас ведь нет... нет еды...

— Не было... появилась, — старик что-то жевал. А потом сурово сказал: — Не хочешь есть, Мартина, потеряешь младенца своего.

Снова раздался плач вдовы... Она поползла на свое место. Водану уже не нужен был свет, чтобы следить за передвижением своих товарищей по несчастью в склепе. Ребенок плакал и плакал... Кажется, прошла целая вечность, когда жена умершего гончара вдруг глухо и громко сказала из своего угла:

— Ешьте... ешьте его, — и повысила голос: — Мальчик... Муж мой наказал тебе отомстить... за всех нас... за него... Иди, ешь.

— Что есть? — по-прежнему не понимая, прошептал Водан, внутренне сжимаясь.

— Иди, ешь... труп.

Они потеряли счет дням... У них теперь были и вода, и еда. Он не прикасался к еде, но ели ее уже все, кроме жены гончара и его, Водана. Ребенок перестал плакать, но умер вскоре... Однажды все проснулись от безумного крика Мартины:

— Нет!.. Нет!.. Нет!

Старый Родри подскочил к ней и сказал громко, обращаясь ко всем:

— Умер!.. Умер малец...

— Нет!.. Нет!.. Нет!.. — продолжала кричать Мартина, вскочила, вдруг бросилась к подземному ходу, и ее удаляющиеся быстрые шаги, зашлепавшие по воде, раздались во мраке, затихнув вдали.

Никто не шевелился... Долго ничего не было слышно. Снова шаги — на этот раз приближающиеся, — женщина шла и плакала в голос:

 — Ход завален! Они засыпали канализационный сток! Мы замурованы!

Все вскочили и бросились туда, откуда только что вернулась Мартина. Миновали труп гончара — вонь была невыносима даже для них, уже привыкших и к газам из-под земли, и к сырости, и к запаху собственных фекалий и мочи... Держась друг за друга, гуськом, они шли в кромешной мгле, снова погрузившись в воду. И только сейчас поняли, что вода больше не текла! Это уже была стоячая вода — вход, которым они воспользовались, засыпали...

Развернулись, снова пересекли большую залу подземного склепа, прошли мимо трупа и направились уже в другую сторону, откуда спустились мужчина и женщина. И там их постигло то же самое: гора битых черепков, обрушившаяся сверху, засыпала вход в подземелье.

— А-а-а-а-а!!! — закричала Мартина так страшно, что у Водана закружилась голова и пустой много дней желудок скрутило адской болью.

Все было кончено... Все было напрасно, смерть настигла их.

Вначале умерла жена Родри, а старик, вероятно, сошел с ума, потому что сейчас ел не переставая, вгрызаясь в ее мертвое тело. Потом он начал стонать:

— Больно!.. Больно!.. Больно! — катался по полу из-за болей в животе и снова ел, и оправлялся там, где ел, а потом вдруг замолк...

Водан вдруг вспомнил, что давно не слышал голос жены гончара... Она так и не сказала, как ее зовут. Он пошел на ощупь к тому месту, где она всегда сидела — пошел молча, крадучись, пока не наткнулся на что-то холодное и мокрое, раздувшееся и мягкое... Она тоже умерла.

Вонь вокруг стояла нестерпимая. Сошедшая с ума Мартина пела тоненьким голоском младенцу, труп которого разлагался в ее руках, и время от времени говорила:

— Ешь!.. Ешь!.. Ну пожалуйста, ешь! Почему ты не хочешь грудь? Она ведь полна молока!..

Водан забыл, кто он и как его зовут. Он забыл глаза своей матери и имя своего брата. Но он хорошо помнил того мокрого полуголого человека, который ворвался в дом, чтобы убить их всех... И помнил имя — Варг...

Он открыл глаза... Что это? Откуда-то доносился топот маленьких ног. Встал и пошатнулся... Кружилась голова, но она кружилась уже постоянно. Мальчик упал и пополз на четвереньках, снова растянулся всем телом и потерял сознание, наткнувшись на что-то, что раньше было кем-то из живых. Вновь открыл глаза, пришел в себя. Писк и топот маленьких лап приближались. Водан вдруг явственно услышал в своей голове слова: «Ты должен выжить. Ты должен стать воином. И ты должен отомстить. Боги выбрали тебя. Ты — единственный уцелевший... А теперь иди... иди туда, куда бегут крысы».

Водан начал зубами рвать отвратительную, вонючую, слизкую плоть. Проглотил и почувствовал, как внутри все сжалось резкой, раздирающей болью... Мартина больше не пела. Умерла? Это уже не имело значения...

Он молча пополз туда, где шли крысы, повинуясь безотчетному чувству, не думая ни о чем и уже не ощущая ничего: ни ужасной боли в желудке, ни ран от раздираемого камнями тела.

Водан полз на звук маленьких лап, то и дело теряя сознание. Все его иссякающие силы, вся его угасающая жизнь превратились в этот последний порыв, последний рывок... Он не заметил, как вновь потерял сознание и пришел в себя от боли — страшной, ужасной боли в ухе. Закричал и сам себя не услышал, но почувствовал, как побежали по нему маленькие, теплые, колючие лапы...

Ощупал голову: вместо одного уха была яма, мокрая и невероятно болезненная. Крысы начали есть его живым... Мальчик снова сделал последний уже рывок туда, куда ушли крысы, и протиснулся в какой-то невероятно узкий, заваленный чем-то острым лаз. Он не помнил больше ничего...

Водан очнулся от покачивания и боли. Кажется, болело все: каждый дюйм тела, болели даже мысли... Его по-прежнему окружала темнота, что-то сдавливало голову, которая разрывалась от шума пульсирующей крови.

Кто он? Где он? Он умер? Он жив? Нечто коснулось его пересохших, покрытых коркой губ... Что это? Он вспомнил — вода! Чистая, прохладная вода! Кто-то пытается влить ее ему в рот... Мальчику удалось сделать несколько глотков, прежде чем снова провалиться в беспамятство... Откуда-то издалека донеслись слова: «Неужели выживет?» Другой голос что-то ответил, но окончания разговора Водан уже не слышал...