Зазвенели струны, руки Винты взметнулись вверх, коснулись запястьями. Она вышла вперед, из-под опущенных век сверкая синим блеском глаз, выгибая полноватый, но гибкий и сильный стан в такт музыке, маня еле уловимой улыбкой полных губ. Высокая грудь поднималась под глухим воротом платья, соблазнительная и опасная. Полилась мелодия, песня о пастухе и его возлюбленной... Кто-то из солдат запел несильным, но приятным тенором, жалуясь и жалея о преданной им любви. Девушка посередине круга тосковала о мужских руках...

Варг сам не заметил, как встал и пошел мелкой, но твердо поставленной поступью. Ворвался в круг и заключил тоскующую девушку в ловушку страсти. Солдаты отступили назад, освободив место для танцующих. Мелкие, точные движения сильных мужских ног, изогнутые дуги обнимающих рук партнерши... Струны пели под пальцами, задавая ритм движениям женщины и выпрямленной мужской фигуре, ладно описывающей круги вокруг нее... Музыка лилась, наполняя все вокруг сдержанной болью, дрожало девичье тело в ритмичном всплеске рук, такое манящее и такое доступное...

Танцующие были все ближе и ближе, ладони соприкасались в ритм звенящим струнам, и боль, сладостная боль несбывшейся любви наполняла все вокруг словами певца... И они вливались в сердца, наполненные сейчас лишь безграничной любовью и нежностью, и эти мужчина и женщина стали единственными существующими в мире — лишь слабость и сила... Любимый, покинувший любящую... Девичий призыв, потонувший в ночи... Находящиеся в дюйме друг от друга натянутые фигуры не соприкасались, четко вибрируя в такт призывной, томящей мелодии, наполненной вековечной тоской. Музыка возникала из воздуха и света только что поднявшейся луны, девушка изгибалась в середине круга. Как давно эта песнь брошенной возлюбленной раздалась в ночи, рожденная израненным сердцем? Мольба слов растворилась в темноте, воины застыли...

 Их грубые сердца таяли в звуках, разбрызгиваясь на капли жалости, о которой они уже и забыли. Струны замерли... Очарование спало.

Танцор резко повернулся и вышел из круга. Глаза смотрели сквозь солдат, и они отступали перед его взглядом, не смея задержать. Он был вне этого момента, и все почувствовали это. Он жил в своем мире, и его мир отрицал жизнь. Варг был полон своим прошлым. Он сам был прошлым — сгустком боли. Шаг уходящего становился все быстрее, он свернул в замок и скрылся из вида...

Винта на мгновение моргнула растерянно, но тут же, овладев собой, стала кокетливо раскланиваться аплодирующей толпе. И тоже вдруг ушла за уже удалившимся партнером. Не хлопали ей два человека.

Граф Бен вышел со двора, никем не замеченный, а Эда, присев на перила, наблюдала за происходящим острыми глазами... Она так задумалась о чем-то своем, что не слышала, что происходит вокруг. Дван подскочил к ней. Его разные глаза блестели весело и задорно.

— Ты не танцуешь?

Девушка посмотрела удивленно. Этот парень не боялся ее! После того, как она едва его не убила! Веселье этого рыжего детины хлестало через край, и оно было таким искренним... Впрочем, он, похоже, немного пьян. Эда не знала, что ему отвечать.

— Я не умею...

— Ты не умеешь танцевать? — удивленно закричал бывший драаг. — Да я тебя научу в одно мгновение!

Она колебалась, как себя с ним вести. Ответить резко ей не хотелось. После танца Варга и Винты в ее душу проникло какое-то чувство... Что это было? А Дван уже сгреб ее в охапку со словами: «Смотри, ты держишь меня за руки и просто повторяешь мои движения». Через несколько минут танцующие образовали круг...

Варг подошел к окну, чтобы закрыть ставни. Звуки музыки и крики раздражали его. Взгляд упал на цепь мужчин и женщин, проносящихся мимо костра... Там, внизу, в веселящейся толпе он увидел девушку с длинной лисьей косой. Она танцевала, переходя от одного солдата к другому. Она танцевала хорошо. В ней чувствовались и центр, и ось... На минуту он задержал на Эде взгляд. Это веселье было кощунственно для его памяти. И захлопнул ставни. 

 Окно спальни выходило на восток, и в комнате рано темнело. Эр-ланда продолжал преследовать запах пыли, и приходилось все время держать окно открытым. Но сейчас он поморщился: слишком шумно... Отправляющимся в поход солдатам накрыли столы, пригласили женщин, выкатили вино. Всё, чего он старался избегать — толпа народа, продажная любовь, чревоугодие — сегодня наводнило замок. Оказывается, там были и музыканты, и вот теперь раздались звуки музыки и пение. Он прислушался. Что это? Старая как мир мелодия его родной земли... Музыка льется, и кажется невозможным, что этот надрывный звук рвущейся души могут издавать струны под живыми руками из плоти. Руками, рвущими дикие травы и перебирающими гриву лошади... Как странно, что есть кто-то здесь, в этом морском городе, утонувшем в беспределе последних двенадцати лет правления Травалов, кто помнит и поет эту песню — чистую, как горная река у ее истоков... Он вспомнил свое детство. В доме его отца танцевали вриту, народный танец, и аккомпанировали всегда с певцом. Когда-то и он учился ее танцевать...

Эрланд закрыл глаза и увидел перед мысленным взором танцующих родителей: взлет кистей и опущенные веки, пространство, не осмеливающееся заполниться между ними двумя, сильные икры и железный торс отца... От женщины в этом танце нужна лишь пластика — изгибающийся стан, взлетающие руки с тонкими запястьями. Она оставалась посередине, поворачиваясь лицом к обходящему ее партнеру. Танец требовал от него грациозности и силы, стройных ног и сильной спины. Это был танец красивых, мускулистых мужчин.