— Ну почему ты такая грустная, Неневеста? Ведь всё прекрасно!

— Прекрасно? И что же прекрасного в этом нелепом костюме?! В том, что эти дикие цверги не предложили ни сауны, ни даже элементарной ванны?!.. О!

Мои словоизлияния закончились так быстро только оттого, что моему возмущенному взору вдруг предстало самое очаровательное в мире озеро. Гладкое голубое зеркало, неровные берега, поросшие молодым камышом, мягкий песочный пляжик… Сказка!

— Стоп, Кощеик! Я на 5 минуточек отлучусь, а ты тут постой. Только без меня не уходи!

— Ку-у-да?!

Цепкая рука ловко ухватила меня за запястье.

— Да куда я денусь? Искупаюсь быстренько и вернусь. Только отвернись, я ж не буду во всём этом в воду лезть, оно и не высохнет, не мокрой же потом путешествовать. Только не подглядывай (хотя, если не подглянет, то он и не мужчина будет). А потом я отвернусь…

— Ни-ку-да! — твёрдо отрезал мой суровый спутник.

— Это ещё почему?! — возмутилась я.

— Цверги ясно сказали: с дороги не сворачивать.

— Хм! Да это вообще было фигуральное выражение: никуда не ныкайтесь, чтоб не потерять ориентацию. А тут рядышком, рукой подать.

— Мы ничего не знаем об этом мире, — назидательным тоном читал мне нотацию Кощей. — Эта идиллия может быть только видимостью, а в тёмных мрачных глубинах, вполне вероятно, схоронилось какое-нибудь ужасное чудовище…

Всё это были не доводы. Единственным доводом служила железная рука, неумолимо увлекающая меня прочь от зовущего, манящего своей первозданной чистотой озера. Я только собралась высказать этому деспоту всё, что я о нём думаю, как сзади раздался отчаянный захлёбывающийся детский крик. Хватка Кощея на долю секунды ослабла — и я уже мчалась к голубой глади озера, в центре которого то показывалась, то исчезала маленькая чёрненькая головка.

Вот в этом вся я. Сначала делаю, а потом думаю. Так не хотелось лезть в воду в одежде, но я уже плыла кролем (так у меня быстрее всего получается) к тонущему малышу. Мальчик отчаянно молотил кулачками, визжал, выпучив глаза, отплёвывался фонтанчиками, а когда я приблизилась, пошёл под воду, пуская пузыри. Теперь главное половчее ухватить его за шкирку или за волосы, чтоб он не уцепился за меня. Я ещё никогда не спасала утопающих, но твёрдо усвоила теорию.

Хватанув побольше воздуха, я нырнула в синюю глубину. Да где же это несчастное дитя? Ах, вот оно! Я только примерилась подхватить его за волосы, как «несчастное дитя» резко метнулось в сторону, обхватило меня сзади за плечи, полностью парализовав движения, и со скоростью ракеты потащило на дно.

«Дура доверчивая», — только и подумала я, чувствуя, что мои легкие вот-вот взорвутся, а глаза выскочат из орбит. А кто-то так говорил, что тонуть не больно. Я до последней секунды сдерживала дыхание, но ныряние — не мой конёк. Почти теряя сознание и не в силах больше сопротивляться, я потянула в себя воду, понимая, что это — конец.

Но, к величайшему моему удивлению, легкие заполнил… воздух! Спёртый, сырой, но воздух! Вдох, ещё вдох. Боже, какое это счастье — дышать! Только тут я почувствовала, что стою на четвереньках, под моими руками и ногами — твёрдая поверхность. Так, немножко продвинусь вперёд, подальше от воды (не скоро купаться захочется!) Села. Огляделась. Я в пещере. Стены поросли каким-то светящимся мхом из-за чего всё освещено тусклым призрачным светом. Правда, глаза быстро привыкают к сумеркам и вот я уже могу рассмотреть всё больше и больше. Вот вход, через который я попала в пещеру — неширокий лаз снизу. Дно покатое, здесь, где сижу я — сухое, а с другой стороны — покрытое водой. И там дрыгает ручками-ножками, еле сдерживаясь от смеха, рыжеволосый ребёнок лет пяти-шести. Нормальный ребёнок, без рыбьего хвостика, не русалчёнок.

— Ты кто?

Малыш перестал кататься по полу и придвинулся поближе ко мне. Его личико изобразило глубокое страдание, а в больших круглых глазёнках заблестели слёзы (а, может, вода?)

— Я — бедный одинокий ребёнок (всхлип), меня мамочка отвела к озеру и бросила (ещё всхлип), потому что я очень много ел. Теперь я живу здесь, сам, один. Прячусь в этой пещере от всяких злых чудовищ (всхлип, всхлип). Никто меня не любит, никто меня не ласкает (а я и не заметила, что его головка уже устроилась на моих коленях, а моя рука нежно ворошит мягкие влажные волосики). Я ты такая хорошая. Ты ведь меня не бросишь? Будешь моей мамочкой?

Стоп. Малыша, конечно, жалко. Но мамой становиться я пока не собиралась.

— Так, тебя как зовут?

— Люсьен, — удивлённо поднял головку мальчик.

— Слушай, Люсьен, сейчас мы выбираемся на поверхность, там меня ждёт хороший друг, мы ищем твою маму…

— Нет, — перебил малыш, — маме я не нужен, она меня бросила.

— Значит, отведём тебя в селение, найдём бездетную семью, и тебя с радостью возьмут за сыночка.

— Нет, — мальчик вырвался их моих рук, окунулся в воду и показал место за ушками. — Гляди, у меня уже выросли такие штучки, и я долго не могу находиться на воздухе.

Я ощупала пальчиками трепещущие жабры. Настоящие!

— Я так долго жил в воде, что теперь не могу уйти из озера. Ну останься со мной… Ну стань моей мамочкой, — захныкал Люсьен. — Я тебе рыбку ловить буду-у-у.

Не выношу детские слёзы. Опять надо идти ва-банк.

— Не могу. У меня самой дома дети плачут.

— У тебя есть дети? — изумился малыш, перестав плакать.

— Пятеро, — растопырила я пальцы. — Так что, извини, я не останусь. Но, обещаю, если мне встретятся где-нибудь русалки, сирены или другие водные жители, я дам им твой адресок и тебя усыновят или хотя бы определят в какой-нибудь приличный русалочий детский дом. Лады?