— Милорд, у меня есть грамота! — выкрикнул бедняга Тур, которого, к моему ужасу, уже вздергивали на ноги двое стражников, ухватив за локти.

— Какая еще грамота? — раздраженно нахмурился Милдред. — Что ты там лопочешь?

— Грамота от короля! Я получил помилование!

— Лжешь! На что ты сдался самому королю? — крикнул наследник и с размаху хлестанул Энги плетью.

Тур охнул и схватился за шею; одновременно с ним вскрикнул стражник: плеть случайно задела его лицо.

— Я не лгу! — повторил Энги, которого — я видела — уже трясло от гнева. — У меня есть грамота! С королевской печатью! Я покажу!

Не дожидаясь позволения господина, он резко вырвал руку из ослабевшей хватки стражника, пошарил за пазухой и извлек свернутый плотной трубочкой пергамент. Другой стражник, которому посчастливилось не попасть под плеть хозяина, выхватил бумагу из пальцев Энги и пробежался по ней глазами.

— Он говорит правду, милорд. Помилование подписано королем.

Высокородный юноша закусил нижнюю губу, а затем протянул руку в перчатке из тонко выделанной кожи:

— Дай мне эту писульку.

Он читал бумагу так долго, будто в ней была записана вся королевская родословная от начала времен. Но в конце концов опустил ее и смерил сердитым взглядом Энги, дожидавшегося своей участи с налитыми кровью глазами. Я поняла: дело дрянь. Если Милдред заупрямится и настоит на аресте Тура, тот кинется на своих обидчиков с кулаками, и тогда плахи не миновать.

Но молодой лорд с презрением бросил бумагу ему под ноги и едва заметно кивнул стражникам.

— Пошевеливайтесь! — процедил он сквозь зубы. — Мы уже и так отстали.

— Подати! Подати! Две седмицы! — раздавалось уже где-то в дальних торговых рядах, где прямо на земле разложили нехитрый товар бедняки.

Милдред и его стража унеслись прочь, догоняя глашатая, а я мысленно вознесла молитвы старым духам, и, позабыв о Мире, побежала в сторону Энги. Тот все еще неподвижно стоял на мостовой, держась за шею и глядя вслед удалявшимся всадникам ненавидящим взором. Вокруг него образовался круг свободного пространства: люди, возвращаясь к своим торговым делам, старательно обходили его стороной, будто прокаженного. Я опустила тяжелую корзинку наземь и тронула его за локоть.

— Ты как?

— Жив поди, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Ты купила все, что хотела? Нет охоты дольше тут болтаться.

— Да, кроме картошки, — сокрушенно ответила я, покосившись на корзинку со снедью. — Не донесу…

— Идем, — сухо сказал он, не глядя на меня, подхватил мою ношу и устремился к выходу с рынка широкими, размашистыми шагами.

Я едва поспевала за ним, не рискуя снова заикнуться о картошке, но, оказалось, зря беспокоилась: у самой окраины, в бедняцких рядах, его уже дожидался сгорбленный крестьянин. Энги молча сунул ему несколько медяков, и крестьянин принялся суетливо рыться в укрытой рогожкой телеге. К моему удивлению, продавец извлек из деревянной клети хохлатую молодую курицу с путами на лапках, передал ее Энги, а тот сразу же сунул взволнованную птицу мне. Затем взвалил на плечо огромный мешок картошки и подхватил другой рукой мою корзинку.

— Э-э-э… — только и смогла вымолвить я.

— Только не говори мне, что никакая курица не заменит тебе ту, которую я съел, — хмуро предупредил он.

— Уверена, эту я тоже смогу полюбить, — примирительно ответила я.

Гнев все еще клокотал где-то глубоко внутри него, но мой невинный ответ не дал ему шанса вырваться наружу. Какое-то время мы шли в молчании: Энги шумно пыхтел под тяжестью ноши, у меня же из головы не выходило произошедшее на ярмарке. Еще после первого разговора с Мирой о Туре меня разбирало любопытство: что произошло во время его службы в королевской гвардии, почему он дезертировал с места битвы? Но после сегодняшней стычки Энги с Милдредом любопытство захлестнуло: каким же чудесным образом он умудрился заслужить помилование? Ведь всем известно: дезертирство влечет за собою казнь без права обжалования.

Моего тренированного терпения хватило только до кромки леса.

— Энги… А про помилование — это правда?

— Тебе тоже неймется сунуть свой нос в грамоту и проверить печать? — послышался раздраженный ответ. — Можешь не трудиться: она подлинная. Да, я действительно получил помилование.

— Но… как?

— Спас из плена крон-принца и привез его к королю.

— Ты?!

— Нет, сам Создатель в моем обличье, — недовольно сопя, пробурчал Энги.

— Но…

Поверить в такое было трудно, мысли в голове роились назойливыми пчелами. Выходит, принц Арвид все же вернулся во дворец, и Энги имел к этому прямое отношение! На языке вертелся опасный вопрос, и удержаться от соблазна было невозможно:

— А почему ты дезертировал?

Энги остановился и посмотрел на меня так злобно, что я на мгновение поверила: сейчас он возьмет и пришибет меня на месте. Вот прямо мешком с картошкой и пришибет.

— Наслушалась бабских сплетен, да? И почему Создатель не сотворил баб вообще без языка? — он язвительно воздел глаза к небу.

— Просто спросила, — изображая равнодушие, я пожала плечами, но на всякий случай отступила подальше.

Энги молча двинулся вперед, не обращая на меня никакого внимания. Оставалось лишь торопливо семенить за ним и сожалеть, что не родилась немой. В молчании мы дошли до самого дома. Едва зайдя за ворота, я разбавила кудахчущее общество новой хохлаткой и поспешила отомкнуть дверь перед озлобленным Туром, сгибавшимся под тяжестью мешка. Тот шумно шмякнул картошку и корзину у порога, развернул меня за плечи к себе лицом и отчеканил:

— Я. Не. Дезертировал.

Я ошеломленно молчала, глядя в его разъяренные зеленоватые глаза и не зная, что сказать. К счастью, он сам и продолжил:

— Я был плохим сыном своей матери. Я был хвастливым и завистливым сучонком и потому не завел друзей. Моя гордыня не имела границ, но привела меня на службу к королю. Безродный ублюдок в королевской гвардии — ты когда-нибудь слышала о таком? А я стал тем самым ублюдком. Я был никудышным товарищем, потому что всегда доказывал свою правоту кулаками. Я был поганым солдатом, которому спесь не позволила просто, пекло меня возьми, подчиниться приказу командира. Но я никогда — слышишь? — никогда не был трусом и дезертиром. Я сделал то, что считал правильным, и поплатился за это. Я попал в плен, потерял честь, службу, доверие короля — и что получил взамен? Дырявые карманы и поганую писульку?