— Только это будет дорого стоить, — он подмигнул мне темно-серым глазом, где уже весело плясали бесенята.

— Э-э-э… Сейчас у меня много нет, надо собрать деньги для подати, — погрустнела я. — Но если ты согласишься сделать нож в долг, я обязательно расплачусь позже.

— Соглашусь, если пойдешь со мной на свадьбу к Оглобле, — он вновь хитро подмигнул и опять попытался сгрести меня ручищей.

Я вывернулась еще до того, как он успел меня схватить, и проворно отступила к двери.

— Будь по-твоему, лишь бы жених с невестой не забоялись. Плохая примета, знаешь ли, ведьму на свадьбу приглашать. Только руки-то не распускай, не то так огрею, что седмицу работать не сможешь!

— А кто ж тебе тогда нож выкует? — прищурился хитрец.

— Я зайду через два дня, — пообещала я и хлопнула дверью кузницы.

Со всеми этими разъездами да визитами я и не заметила, как зимнее солнце скатилось к закату, укрывшись в придачу за тяжелыми седыми облаками. Вновь повалил снег. Я, наконец, вспомнила, зачем пришла в деревню, и забежала к мяснику, чтобы выторговать у того кусок дичи, принесенной вчера Туром. Мясник торговаться не стал: принял от меня предложенные медяки и снабдил в довесок кусочком свежего сала.

— И напомни Туру, что за ним должок, — сказал мне в напутствие мясник. — Я человек терпеливый, но злопамятный.

Подивившись его словам, я с благодарностью приняла угощение и заторопилась дальше. Но вскоре снова остановилась: мое внимание привлек свет в окошке дома ткачихи. За душой еще звенело несколько медяков. Я немного поколебалась, а затем, скрепя сердце, все же решила с ними расстаться и выторговала у неприветливой женщины отрез самого дешевого конопляного полотна: грубоватого и плохо выбеленного, но все же крепкого. И уж потом потрусила сквозь свежие сугробы к нашей хижине.

Энги я застала во дворе: он был занят тем, что рубил дрова у подлатанного забора. Видать, от работы ему стало жарко, несмотря на крепчавший морозец: кожаный подлатник валялся на бревнышке, а сам Энги остался в нижней рубахе, закатав рукава до локтей.

— Где была? — хмуро спросил он, отирая выступивший пот рукавом.

— В деревню бегала. Мяса тебе купила к обеду, — я подбросила на руке полотняный сверток. — Из твоего же вепря мясо.

Он хмыкнул.

— Обед-то ты уже пробегала. Теперь к ужину будет.

Я настороженно зыркнула на него: не сердится ли? Но в болотных глазах не сверкали гневные молнии, и я облегченно выдохнула.

— Ты разве дома ужинать будешь?

— Да, — скупо подтвердил он. — Завтра с утра снова на охоту пойду.

Я припомнила слова мясника и, чтобы не забыть, проговорила их сразу:

— Мясник просил напомнить тебе о долге.

— Да знаю я. За тем и иду.

— Ты что, пообещал ему еще одного кабана? — удивилась я.

— Пришлось, — кивнул Энги не слишком-то радостно.

— А за что?

— За серебреник, — буркнул он с неохотой. — Торговался, гад, что грешник перед пеклом. Возьмешь там, на столе.

Несмотря на невеселые дневные хлопоты, я почувствовала, что мои губы растягиваются в улыбке.

— Да благословят тебя старые духи, Энги, — искренне поблагодарила я, радуясь, что еще одной плетью стало меньше. Одну-то как-нибудь вытерплю.

Он смущенно отвел глаза.

— И вот что, Илва… Я там ночью наговорил тебе всякого… Забудь это все.

— Почему? Ведь ты не сказал ничего плохого.

— Потому. О том никому не надо знать. Поняла?

— Поняла, — я согласно кивнула. — Не бойся, я никому не скажу.

— А за остальное… прости. Я не должен был распускать руки. Хмель попутал.

— Да ты ничего не…

— И зла на меня не держи.

— Я не злюсь на тебя, Энги. Только ты бы… кхм… пил поменьше.

— Поглядим, — хмуро ответил он и повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговаривать больше не намерен.

Я пожала плечами и вошла в дом. Превозмогая отвращение, разделала мясо и поставила в котелке в печь — тушиться вместе с овощами. Сама же полюбовалась на добытый Энгилардом серебреник, достала из-под кровати свою шкатулку с драгоценностями и бросила монетку туда. Мой взгляд привлек нарисованный угольком портрет Ульвы; я достала его и положила на подушку, присев на лежанку рядом. По соседству с портретом пристроила и свою подружку-куколку, а затем зажала между ладоней сложенный в несколько раз лист бумаги с зарисовкой из книги. Закрыла глаза и стала молиться.

— Помогите мне, мои дорогие. Заклинаю вас духами забвения, заклинаю самой жизнью: помогите мне справиться с тем, что задумала. Научите, наполните правдой и исцелением руку мою. Сделайте так, чтобы у меня получилось.

Потеряв счет времени, я молилась до тех пор, пока во дворе не прекратился стук топора, а на крыльце не послышались тяжелые шаги. Вздрогнув, я быстро собрала свои сокровища и сложила в шкатулку, оставив сверху лишь исписанный листок. Когда хлопнула внешняя дверь, я успела захлопнуть крышку и проворно затолкать шкатулку под кровать, чтобы избежать лишних вопросов.