— Это надо зашить. Придется терпеть.

Он не спорил и только смотрел на меня, откинув голову на подушку. Дождавшись, пока вскипит вода, я заварила ему трав, притупляющих боль, и заставила выпить целую чашку. Прокипятила драгоценную шелковую нить, на которую в свое время потратила уйму денег, и прокалила над огнем иглу. Дала прикусить зубами кожаный ремешок, чтобы не стер от болезненных судорог зубы. И лишь после того принялась за дело. Энги хрипел, стонал и дергался, сдавленно проклиная Создателя, но болезненную экзекуцию вытерпел, весь покрывшись испариной.

— Теперь будет заживать лучше, — успокоила я его, утирая взмокший лоб чистым полотенцем. — Боль скоро отпустит, и ты сможешь поспать.

Позволив ему немного отдохнуть, я смазала зашитую рану целительной мазью, не забыв и про шрам на шее.

— Почему же ты мне не сказал? — снова запричитала я.

— Стыдно, — признался он со вздохом.

— Чего тут стыдиться-то?

— Ты, поди, уже слышала от подружки-сплетницы о той истории с туром?

— И что? — не поняла я.

— А то. Когда мне сзади наподдал бык, надо мной еще с год люди потешались. А теперь вот спереди — свинья… Если об этом люди прознают, мне хоть в бега подавайся.

— Дурья твоя башка, — в сердцах воскликнула я. — Разве бы я над тобой смеялась?

Он нашел рукой мою руку и крепко сжал ее в ладони.

— Илва… ты никому не скажешь?

— Да кому мне говорить-то?!

— Ты знаешь кому. Полсловечка сболтнешь своей Мире — и вся деревня назавтра знать будет.

Я вздохнула и накрыла его руку своей ладонью.

— Энги. Тебя кабан чуть не убил, а ты о людской молве тревожишься.

Он обиженно засопел.

— Еще не родился тот кабан, который мог бы меня убить.

Я высвободила руку из захвата и обеими ладонями пригладила его взмокшие от пота светлые волосы. Посмотрела укоризненно в зеленоватые глаза.

— Хорошо, что твоя бедная мать тебя не слышит. Только и знаешь, что бахвалиться… И не смей больше в лес ходить, пока я не позволю. Слышишь?

Он кивнул, глядя мне в глаза, словно побитый пес. Я не удержалась и поцеловала его в лоб, будто и вправду была ему мамочкой.

— Заживет, — шепнула я, тут же устыдившись своего поступка. — А теперь спи, горемыка.

Энги послушно закрыл глаза, а я закончила стирку, убрала бадью и уселась на своей лежанке у свечи — дошивать его новую рубаху.

Ночью я спала плохо, слушая сквозь дрему хриплые стоны Энги и время от времени подходя к нему трогать лоб. Лихорадка началась лишь к утру, но не слишком жестокая. Стараясь его не разбудить, я внимательно осмотрела рану: она вспухла и покраснела не больше, чем обычно в таких случаях. Но я все еще тревожилась за него: зараза порою распространяется медленно.

Поставив завариваться целебный отвар от лихорадки, я тем временем заново смазала рубец. Лишь закончив, увидела, что Энги проснулся и смотрит на меня, полуприкрыв глаза ресницами.

— Опять не даю тебе покоя, — виновато пробормотал он, встретившись со мной взглядом.

Я ласково коснулась пальцами его щеки.

— Ты ведь старался ради меня. Сильно болит?

— Совсем не болит, — улыбнулся он и приподнялся на локтях. — Накормишь?

Мое застывшее в тревоге сердце немного оттаяло: раз ему хочется есть, значит, не так уж все плохо. Заставив его выпить отвар, я наскоро состряпала яичницу с кабаньими шкварками и поставила перед ним. Сама села напротив, подперев ладонями щеки: сегодня наступил день, когда я должна разрезать живот старику Гиллю, и мой очищающий пост все еще не был закончен.

— Что не ешь? — осведомился он.

— Не хочу. — Подумав, добавила: — Сегодня мне придется уйти в деревню.

— К Гиллю? — догадался он.

Я кивнула.

— Я с тобой.

— Вот еще, — фыркнула я возмущенно. — Тебе еще седмицу надо в постели лежать.

Энги хитровато прищурился и ухмыльнулся, словно хотел сказать что-то едкое, да передумал.

— Успею належаться.

— Я тебя в доме запру, на засов.

— Не посмеешь, — он снова ухмыльнулся. — Как же я по нужде ходить буду?

Я сердито нахмурилась.

— Ладно, ладно, считай, что уговорила, — как-то слишком легко сдался он и подмигнул мне с той же хитринкой в глазах.

— Вот и славно, — похвалила я. — А теперь не мешай: я выйду во двор помолиться.

Энги проследил за мной недоуменным взглядом, но ничего не сказал.

Я оделась тепло, чтобы ничто не отвлекало меня от молитвы. Расстелила перед крыльцом плетеную из соломы дорожку и встала на колени, обратив лицо к солнцу. Возносила молитвы всем духам по очередности, как учила меня старая Ульва. Каждого из них просила придать верности моей руке, и сквозь нее впустить здоровье в несчастного старика.