Шрифт:
Отправили нас на станцию Бира, погрузили в теплушки — так называли грузовые вагоны — и повезли. Ехали долго, часто останавливались и подолгу
52
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
стояли, пропускали эшелоны с солдатами, которых везли на фронт. А три раза в день останавливались, и нам давали еду: по большой рыбине, пересыпанной крупной солью, а пить давали только раз в день и то немного. От соленой камбалы очень хотелось пить, и часто во время долгих стоянок по вагонам раздавались крики: «Пить! Воды!». Конвойные кричали на нас, ругались, но истомленные жаждой заключенные не умолкали. А прохожие на станциях кричали нам: «изменники, враги народа, фашисты». Так больно было слышать их слова!
Наконец, привезли на станцию Печера, разгрузили и повели в сторону тундры в Печерлаг. Этап был большой. По дороге делали остановки, заводили нас в зоны заключенных, оставляли от нашего эшелона по несколько мужчин и женщин, остальных вели дальше. Когда пришли на штабную колонну №2 6, нас, отобранных в Бирлаге, оставалось только несколько мужчин и четыре женщины.
Началась жизнь на новом месте в Печерлаге. Здесь работа была другая — поочередно мыли на кухне посуду, стирали для заключенных белье, делали уборку в помещениях вольнонаемных в зоне и за ее пределами. С фронта нам стали привозить окровавленное белье, телогрейки, бушлаты, рваные от пуль. Мы стирали и чинили одежду, и отправляли обратно на фронт. Так продолжалось до конца войны. Порой от нас уводили этапы, а к нам приходило пополнение. Женщин
53
направляли в женские колонны, мужчин — в мужские, но меня пока не трогали. Меня стали посылать за зону, делать уборку и готовить обед для двух инженеров, которые жили в отдельном помещении. От них я услышала о начальнике Печерлага Успенском, которого называли отцеубийцей. В колонну, где он работал простым охранником, в одном этапе привезли его отца, священника Успенского. Во время его дежурства отец попросил разрешения сходить в туалет за кусты, но сын не позволил. Отец Успенский не послушал, зашел за куст, он не думал, что сын способен его убить. Но у сына не дрогнула рука. Эта весть дошла до высшего начальства, и оттуда пришло распоряжение: охранника Успенского за его доблестный поступок как преданного служению Родине назначить начальником Печерлага. Так за свою верность служению отечеству охранник Успенский получил должность начальника Печерлага и прозвище «Отцеубийца». Он приезжал к нам на колонну. Это был здоровый высокий мужчина, но все, даже вольнонаемные, относились к нему с пренебрежением, хотя вида старались не показывать.
А однажды мне пришлось готовить комнату для отдыха. Начальник штабной колонны Федор Павлович Пиченко принес марлю и вату для штор на окна, и велел мне сшить красивые шторы. Я делала бубенчики из ваты и украшала ими шторы. Такие маленькие бытовые радости скрашивали мою тюремную жизнь. Вскоре в ней наступил ещё один светлый период. Начальником
54
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
штаба наших колонн прислали из Москвы работника ОГПУ. Фамилию его сейчас вспомнить не могу — то ли Фальдштейн, то ли Фильчинштейн. Он приехал к нам с семьёй: жена, дочь, и его отец. Оказался добрый хороший человек, с уважением относился к политзаключенным. В его доме в домработницах была бывшая заключенная по бытовой статье Груня. Она часто приходила к нам на колонну, подолгу беседовала с женщинами. Откуда нам было знать, что начальник послал ее выбрать женщину для уборки его кабинета. И вот однажды приходит к нам в барак секретарь начальника штаба Ира. Подошла ко мне, представилась и сказала, что мне дадут пропуск, и я буду убирать кабинет начальника. Меня это удивило, ведь я — политическая. А потом уже от Иры я узнала, что меня не отправляли по этапу потому, что еще не видя меня, только прочитав мое дело, начальник при подготовке каждого этапа обводил мою фамилию красным карандашом: «Эту не отправлять!» Так по его распоряжению я оставалась при штабной колонне.
Нетрудно представить, как нас кормили в лагере. Недоедание, постоянное чувство голода... И вот однажды начальник вызывает меня в кабинет и говорит, что забыл дома очки. Надо их принести. Иду к нему на квартиру. Встречает меня его жена, милая женщина с доброй улыбкой. Прошу у нее очки, за которыми пришла, а она приглашает меня в комнату, где накрыт стол, и кормит меня шикарным обедом. Конечно, этого
55
я не ожидала. А потом начальник просто говорил мне: «Мельникова, иди, тебя ждет моя жена!»
Но в один из дней пришел приказ о переводе начальника нашего лагеря в другой, вновь образованный, дальше на севере. Потом, когда я уже была на свободе, узнала, что в лагере, куда его перевели, была колонна строгого режима, где отбывали наказание отъявленные бандиты. И в одно из посещений этой колонны его убили, а тело разрубили на куски. Вечная память этому доброму человеку, который сделал много хорошего для политических заключенных сталинских лагерей.
Новым начальником лагеря стал Полищук, муж дочери бывшего начальника, тоже хороший человек. Но у них я работала не долго. Был у нас начальник охраны, который славился своей жестокостью. У него было трое детей, а школ там не было. И вот он вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что берет меня учить его детей, но я отказалась. Тогда он лишил меня пропуска за пределы зоны и направил в женскую колонну.
Время шло. Однажды к нам на работу пришла наш бригадир, велела всем построиться, сказала, что приехала какая-то комиссия, и сейчас придут к нам. И еще она сказала, что спрашивали про Мельникову. Я обрадовалась, решила, что меня сейчас освободят. Мы выстроились в шеренгу, пришло начальство, встали напротив нас, спросили, кто Мельникова. А было правило,
56
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...