Шрифт:
8
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
людей. Как нелепый кошмар надвигался на меня незнакомый мир. В этом же году, 8 сентября, он поглотит навсегда дедушку Иакова. А затем в застенках Томской тюрьмы по коридору мимо моей камеры понесут умирающего заключенного. И надзиратель назовет его фамилию - Клюев Николай Алексеевич.
Как я теперь знаю, разные случайности берегли меня от тюрьмы, и на этот раз судьба дала мне шанс. На следующий день я пошла в управление НКВД, с просьбой разрешить свидание с мужем. Свидание разрешили, и я с удивлением узнала, что дело Ивана ведет известный уже мне следователь Миронов. Вот тогда я первый раз вошла в его кабинет. Не знаю, запомнил ли он меня при аресте дедушки Иакова, но о том, свидетелем чего я случайно оказалась накануне, он ни разу не вспомнил. Хотя мог бы спросить, кто для меня протоиерей отец Иаков и как я оказалась в его доме? Может, понимал, как мерзко всё это выглядело со стороны. Может честь офицера не могла до конца примирить с поиском врагов народа среди беспомощных стариков и женщин. По крайней мере, в моем деле он будет человеком, который в тех условиях сделал всё от него зависящее, чтобы я не попала на тюремные нары.
После свидания с Иваном я вернулась в дом дедушки Иакова. А вечером неожиданно приехал Миронов.
С. Г Федина
Сказал, что забирает меня на допрос. Разные мысли пришли в голову. И то, что это последний мой день на свободе, в первую очередь. Он продержал меня в своем небольшом, скупо обставленном кабинете почти до утра. Был долгий, долгий разговор. О том, что меня ждет. Что такое тюрьма для женщины, что такое камера политических с уголовниками. Когда и какой я выйду, если выживу, на свободу. Выбор, как сказал Миронов, у меня небольшой. Отказываетесь от мужа и сотрудничаете с нами, либо арест. Даю возможность подумать, но возьму подписку о невыезде, подвел он итог нашему ночному разговору. Несколько дней я как на службу ходила и отмечалась в управлении НКВД, а затем, неожиданно, Миронов разрешил мне уехать домой, но просил больше в Томске не появляться. Такой подарок мне еще раз преподнесла судьба.
И вот я опять на пороге кабинета Миронова. Слова, которые я приготовилась произнести, объясняя причину возвращения в Томск, не потребовались. Увидев меня, Миронов не задал ни одного вопроса. Как будто бы не было ни долгих разговоров, ни советов, ни предупреждений. Для него я была отработанный материал, и тратить на меня время впустую у него не было больше желания. Взяв у меня пропуск, он сказал, что дело Ивана передали другому следователю. Быстро подписал небольшой листок, с которым я могла опять выйти на свободу, и протянул его мне. Разве знаем мы в какие мгновенья и как вершится наша судьба?
10
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
Как одно слово, один, казалось бы, естественный для меня вопрос может перевернуть всю дальнейшую жизнь. Знать бы тогда, что моя просьба выяснить у нового следователя, как обстоят дела Ивана, заставит Миронова задержать пропуск в руке и положить его обратно на стол.
Идемте со мной, — сказал Миронов.
Прошли в конец коридора и спустились в просторное, заполненное людьми полуподвальное помещение.
Побудьте здесь, я сейчас вернусь, — Миронов скрылся за дверью, без таблички.
Осмотревшись, обратила внимание на то, что в полуподвале одни мужчины. Все с узелками. В узких окнах с решётками мелькали ноги прохожих. Было довольно тесно. Не было места присесть. Повезло тем, кто оказался ближе к окну. На высокий подоконник можно было положить свои вещи. Моё появление в мужском коллективе не осталось незамеченным.
Проходите, места хватит.
И хотя вещей у меня не было, мне освободили место у окна. Стали задавать вопросы: кто такая, откуда, за что арестовали?
Сказала, что учительница, пришла узнать о судьбе мужа, вот он арестован, объясняла я. А я на свободе, сейчас узнаю, кода суд, и поеду домой. В это время в полуподвале появился странный мужчина. Про себя я окрестила его инженером-геологом. Ну, кто летом может
11
ходить в широком плаще-пыльнике, с ящиком для специальных инструментов. Он был какой-то шумный и сразу же включился в разговор.
Барышня, — по старорежимному обратился он ко мне, — все мы здесь арестованные. Еще никто отсюда не вышел на свободу. Ну ладно меня забрали, — продолжал он, — её-то за что, что она могла им сделать, — возмущался инженер-геолог.
Принесли и стали раздавать хлеб, по куску на человека.
Спасибо, — отказалась я, — меня ждёт дома обед.
Да что же Вы такая наивная, — огорчился инженер-геолог, — жалко Вас, пропадете.
Наконец открылась дверь без таблички, и я увидела Миронова. Он направился прямо ко мне в сопровождении человека в форме сотрудника НКВД. Остановились напротив меня. Долго молча смотрели, потом, так и не сказав ни слова, повернулись и ушли.
Время остановилось. Накатил страх, сжавший виски. Страх не за себя, за маму. Как мама узнает, где я, что со мной? Теперь она совсем одна. Три малолетних сестренки на её руках. Крыши над головой нет, работы нет. Папа в тюрьме, брат в тюрьме, и теперь я. Рушится всё, что давало силы жить, верить, бороться. Уходило всё, что было дорого с детства. Какая-то безжалостная сила убивала, добивала нашу семью. И за что, я искренне не понимала.
12
ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...
Валентина Васильевна и Георгий Вуколович 1923 г.
Папа и только Папа, так мы, дети, звали своего отца. Для остальных он — благочинный Ан- жеро-Судженского района, протоиерей отец Георгий. Даже спустя почти 80 лет в родном селе Лебедянском, куда мне посчастливилось вернуться, две оставшиеся в живых жительницы когда-то огромного села, наши соседки по дому, в подробностях, в деталях вспоминали, каким был их батюшка отец Георгий. Как совсем еще девчонками они бегали к школе, чтобы полюбоваться на молодую учительницу, жену отца Георгия. Красивая, говорят они, была пара. А для меня