Александр откинулся на спинку стула.

— Я обрисовал ситуацию и очень прошу тебя взвесить все за и против, прежде чем дать ответ. Так что скажешь? Я тебя убедил?

Англичанин повторил за Алексом его движение: вытянул ноги и поудобней уселся. Он потёр лоб, помассировал глаза пальцами, потёр ладонью лицо. И не спеша ответил.

— Ты во многом прав, Лекс. Да что там, ты во всём прав. Ты прав, короче. Но есть одно но.

— И какое же?

— Ты смотришь со своей позиции, а я со своей. Понимаешь?

— Понимаю, чё тут не понять? Я сам недавно это же объяснял человеку одному. И что ты видишь со своей?

— Что я вижу? — задумался Олли, прежде, чем ответить. — Я скажу тебе, Лекс, что я вижу. Я вижу всю свою жизнь, а это и есть моя позиция. Я вырос с сестрой в бедной семье. У нас не было денег даже на учёбу, поэтому мне рано пришлось идти работать. Чертовски рано. Но снотерам* (соплякам), таким как я, платили мало. Заработанного вечно не хватало, так что вскоре я оказался в банде. Другого пути у меня не было. Не было! А чтобы банда признала, мне приходилось делать очень нехорошие вещи — проявлять себя, так сказать. Все драться учились в секциях, а я — на улице. Это в спорте, короче, какие-то правила есть, а у нас одно: или ты завалишь, или тебя завалят. В конце концов, я выучился биться так, что другие просто боялись со мной связываться. Чертовски боялись, Лекс.

Первый раз в жизни я убил человека в шестнадцать лет. В шестнадцать! Случайно увидел в магазине, как какой-то мужик достал бумажник, толстый такой бумажник, а я голодный был, как собака. Да, как собака. Я дождался его на улице и пошёл следом за ним, а когда он свернул в переулок, где строились новые дома, догнал его и ударил по голове кирпичом. Раза три-четыре. Сзади и сбоку. Он завалился на дорогу весь в крови, а я выхватил бумажник и убежал. Выхватил и убежал. Долго драпал, только в соседней филе спрятался в подъезде и отдышался. И знаешь что? Открыл кошелёк, а там нет денег. Он весь был набит письмами, любовными письмами, которые этому мужику писала какая-то баба, его любовница, или я не знаю кто. Не знаю, короче. Я нашёл лишь несколько мелких монет и всё, даже не одной купюры. Получается, что зря человеческую душу погубил. Поэтому гореть мне теперь в геенне огненной до скончания веков.

Исповедавшись, Олли замолчал, уставившись в пол и покачиваясь на стуле.

— Так, и к чему ты это? — вздохнув, развёл поцарапанными руками Доктор.

— К чему? А к тому, что вся моя жизнь была вот такой. Вот такой, короче. Я тратил силы, даже не так… я причинял чертовски много зла людям, чтобы заработать мелочь и за один раз прожрать её в дешёвой закусочной. Я сейчас смотрю на себя со стороны и прямо ощущаю, что я не человеком был… я пиявка, которая цеплялась за всё, что может, и высасывает кровь. Хотя нет, пиявка хоть приносит пользу, а я хуже. Я хуже! Большой, сильный, здоровый мужик, а толку от меня меньше, чем от болотного кровососа, вот как. Даже меньше. Багер — вот я кто. Нет ни смысла, ничего.

— Что-то я всё равно ничего не понял, Оливер, — качнул головой Алекс.

— Ак что тут понимать, Лекс? Что понимать? Я ведь только рядом с тобой и стал человеком. Думать головой начал, как-то разбираться в жизни. Кем я был, я тебе сказал уже. А кем я стал? Кем? Одним из первых людей полиса. Я — бывший йоб, малолетний грабитель! А ты меня назначил защищать наше дело от грабежей и взяток. Меня! Я же всю ночь не спал, когда ты мне предложил! У меня тогда всё в голове перевернулось и встало как надо. Как надо встало! Я ощутил, что в этой жизни у меня есть место, и оно достойное, а значит, что и мне самому нужно быть чертовски достойным! Понимаешь теперь?

— Ну, вроде, — неуверенно ответил Доктор.

— Это ведь ты меня заставил задуматься, что такое понятия чести. Ты заставил. Что это не просто слова, а какой-то внутренний закон, который нужно соблюдать. А честь — это достоинство настоящего мужчины, а если нет чести, то вроде и жить-то как-то недостоин. Чертовски недостойно без чести! И ты мне объяснил, что молчун умнее болтуна. Помнишь, я раньше болтал без умолку? Всё я, да я — только и было слышно.

— Ну, да, — ухмыльнулся Доктор и сделал усилие, чтобы не засмеяться и не подколоть товарища насчёт того, что кое-что не особо-то и изменилось.

— А Лой?! — не почувствовал иронии Олли. — Кем был Лой? Курьером в какой-то юридической фирме, документы на велосипеде развозил. Лузер, короче. А кем стал? И тоже это ты его таким сделал. Так что, Лекс, не нужно нас гнать от себя! Мы в тебя верим, мы знаем, что у тебя всё получится, и мы будем рядом, чтобы тебе помочь. А то, что ты сказал, все эти объективные решения и всё такое — да и хрен с ним! Что-нибудь, да придумается, я даже не сомневаюсь. Я не сомневаюсь. Возвращаться мне некуда, короче, поэтому я останусь тут, с тобой. Тем более, что у меня тут непогашенные долги. Есть долги.

— Ты занял денег, что ли? — не понял Лекс.

— Нет, дело не в деньгах, — отрицательно покачал головой Оливер. — Когда я приехал в Ганзу, то первым делом чертовски напился и сходу наорал на Бо, короче. Чего я только ей не высказал, ты же меня знаешь, у меня, что на уме, то и на языке. Я, когда узнал, что они с Лив вместе живут, так меня прямо переклинило. И такого наговорил! Но знаешь в чём дело? В итоге Бо не только меня простила, она мне чертовски помогла и даже не побоялась поехать со мной к Атталу, хотя мы вполне могли живыми оттуда и не вернуться. Вполне могли! Поэтому я перед ней в таком огромном долгу, и за себя, и за систер, что, наверное, по гроб жизни буду его отдавать. Она очень хороший человек, и я к ней чертовски тепло отношусь и всё для неё сделаю, чтоб ты знал. Всё сделаю! Я бы с огромным счастьем стал для неё опорой во всём, может быть, даже начал бы добиваться её, чтобы она была моей женщиной, если бы не одно но… — споткнулся Олли.