Правда, недавно в её жизнь ворвалась Оливия сначала на недельку, да так и осталась, скрасив грусть своей беззаботной и бесшабашной жизнью. И, слава богу, пустоты поменьше — есть о ком заботиться и наставлять на путь истинный. Словно услышав мысли Бо, молодая девушка открыла глаза и в сонном забытьи промурчала, что хочет спать, но что ещё больше хочет в сортир, а затем, ёжась и щурясь, вылезла из-под одеяла и, шлёпая тапочками, совершенно голая, припустила до ветру.

Бо глядела ей вслед одним глазом — эта девчушка вполне её устраивала. Проворная, ласковая, верная — она проходила все жёсткие стандарты холостячки, да ещё умела готовить так, что пальчики оближешь. Смышлёная Оливия, которую Бо, любя, называла Оливкой, уже через неделю после приезда по протекции устроилась официанткой-услужницей в таверне «Билли Бонс», до недавнего времени принадлежавшей братьям Вуйчикам. Поначалу всё шло хорошо, Симон знал, что эта девочка от Бо, и строго-настрого запрещал её трогать.

Но, после того, как обоих хозяев полиса привезли в закрытых гробах и спешно похоронили в глуби кладбища, посреди рядовых могил обычных людей, то таверна, несколько доходных заведений, полулегальная торговля дурью, совершенно легальная проституция, сбор «пошлины» с коммерсов и другие плюшки перешли в руки Пики. Вообще, следующими по иерархии должны были быть Скачок, Юсуф и Пика — именно в такой очерёдности, но последние каким-то неведомым образом стали первыми, и, как всегда бывает в таких случаях, ничего хорошего в итоге не произошло.

Пика хоть и давно работал на остепенившихся Вуйчиков, но начинал наёмником; да, по существу, им и оставался. Маленького роста, худой, наглый, резкий, со стволом в специальном кармане пиджака и с узкой тонкой пикой, умело спрятанной сзади в брючном ремне. После смерти боссов новый хозяин резко перескочил с унылой службы на благо полиса на очень прибыльные разбойные рейды по территории Союза. Сначала они выжидали несколько дней в каком-нибудь городе, чтобы зарыться в песок и пробить чё почём, потом, по плану, в один прекрасный день — серия хлопков* (краж, грабежей или взломов), и старыми, ещё российскими разбитыми дорогами, обратно.

Такие приключения нравились не всем бригадным — риск-то большой, а навар — не шибко. Причём, за ними накопилось уже столько эпизодов, что когда поймают, то точно в глухом лесу бесчеловечно казнят, оставив привязанными к дереву в одном носке — на прокорм миллиардам комаров и москитов да голодным лесным зверюшкам, сгрызающим даже кости. А что делать? В своём полисе коммерсы прочухали* (бизнесмены узнали), что сначала братьев, а потом и Скачка не стало, и, когда Пика пришёл за данью к шалавам, то сутеры* (сутенёры) восстали с ружьями, торгаши где-то не открыли, где-то полицию вызвали. Вот и пришлось бригаде Пики делать рейды по дальним просторам необъятного Союза.

При Вуйчиках иерархия, конечно, совершенно другая была: не такая, как сейчас. Вообще, смерть братьев вызвала перекос в бытии многих пацанов. Например, у Скачка, как оказалось, слабые лёгкие — он долго не протянул под водой в старом карьере с гирей в ногах. У Юсуфа оказался такой же слабый дух, ведь когда Пика взял оставшихся парней — двух своих, одного скачковского, одного оставшегося в живых вуйчиковского, поехал к Юсуфу и рассказал ему об инциденте со Скачком, то тот всё понял с первого раза и подписался под клятвой верности, благодаря чему и остался жив. Юсуф был в бригаде в ранге советника, поэтому умел мыслить разумно.

Вообще, смерть Вуйчиков не сразу, но постепенно сказывалась и на жизни всего полиса в целом. Если раньше братья силой своего характера, веса и железных кулаков с кастетами сдерживали вражду кампусов, то Пика для этой роли оказался слабоват. Уже тот тут, то там на стройке вспыхивали драки, пока ещё не массовые — обычные молодёжные, но это вполне могло снова привести к кровавым баталиям как раньше. А до Вуйчиков тут было такое, что одно время новости из Ганзы больше походили на сводки с мест сражений, с убитыми и ранеными.

У них в полисе говаривали, что тот, кто проектировал полисную сетку Ганзы, был не шибко башковитым парнем. Потому что изначально запланировали три кампуса, стоящих на расстоянии два километра друг от друга — вроде бы всё, как и предусматривал стандартный план, привязанный к координатам карты. Затем чудак-человек в каком-то министерстве решил, что в одном будут жить исключительно русские «потопчане», во втором — немецкие, с севера Германии, в основном из Любека, Гамбурга, Данцига, а в третьем — чехи и поляки. Чтобы, значит, не было розни промеж них, пространства между кампусами, согласно утверждённому в Союзе плану, оставили под спортивную застройку и отдых — парки, фитнес-площадки, торговые центры. На бумаге это выглядело отлично, но через полгода стройка замерла из-за отсутствия денег, оставив поле, усеянное стенами, перекрытиями, балками, котлованами и траншеями — и у молодёжных компаний, которые толпами собиралась на этой ничейной территории, появилось место, где можно полазить.

Детская церковно-приходская школа-интернат, которая в обиходе называлась «божедомка», стояла на окраине немецкого кампуса. Там жило множество русских немцев, поэтому в школе училось немало ребят, свободно разговаривающих на двух языках. Некоторые сироты, как и сама Бо, проживали прямо там, на окраине, окнами на стройку и растущий полис. Кстати, первыми его назвали Ганзой переселенцы с севера Германии. Так само собой и закрепилось. Европейцев пребывало много, намного больше, чем русских «потопчан», первоначально переселявшихся, в основном, из-под Питера, Великого Новгорода, Кёнигсберга. И вроде бы сначала всё шло хорошо, но вскоре стали возникать противоречия: разные подходы, взгляды, историческая память…