Опустив ресницы, она небрежно спросила:

– Это правда, что он составил завещание?

– Это разумно в его возрасте, – осторожно заметил я.

Клава навалилась мягкой грудью на стол и заговорщицки зашептала:

– И он действительно завещает ресторан тебе?

– Откуда ты все знаешь?

– Сколько у него было инфарктов?

– Хочешь, чтобы я еще раз выругался?

– Нет, правда?

– Два. Много или мало?

– Третий бы не помешал…

– Только не предлагай за это выпить, – предупредил я. – Лари за две недели так надышится свежим воздухом, что проживет еще лет десять.

Она закатила глаза, что-то подсчитывая.

– И сколько ж тебе тогда будет?

– Страшно подумать!

– Не кокетничай!

– Сорок пять.

– Ужас! – непритворно воскликнула Клава. – Так ты уже такой старый? А твоей дамочке сколько?

Я строго сказал:

– Она тебе не дамочка.

– Она старше меня?

– О тебе вообще речи нет.

Она вдруг сникла:

– Я знаю, что нет. Мог бы и не напоминать.

Потом мстительно прищурилась:

– А знаешь, твоя Арина ничуть не похожа на писательницу…

– А как, по-твоему, выглядят писатели? – усмехнулся я.

– Ну не знаю! Она – обычная. И говорит обычно.

Я согласился:

– Все правильно. Это потому что устной речи она вообще не придает значения. Слова для нее обретают смысл, только нанесенными на бумагу.

Но Клава продолжала нападать:

– А, по-моему, ты в сто раз интереснее, чем она. И защищаешь ее потому, что чувствуешь это. Я как-то подслушала, когда вы ужинали. Она болтала о пустяках.

– Все интересное в себе Арина вкладывает в свои книги. Со мной остается нормальный человек.

– Которого ты и любишь? – уточнила она.

– Которого я и люблю. Но и ее книги я тоже люблю.

– Разве их можно разделить?

Я ответил ей то, о чем однажды задумался и тогда же решил для себя раз и навсегда:

– Если б Арина утратила все свои способности, я не стал бы любить ее меньше.

Клава укоризненно покачала головой:

– Смешной ты, Кирилл. Никто из мужчин столько не говорит о любви… Ты какой-то не от мира сего. Но мне это как раз и нравится.

Чтобы свернуть с этой скользкой дорожки, я посетовал:

– Лари не вовремя уехал. Мне тоже надо было ненадолго отлучиться.

– Проведать свою романистку?

– Слушай, мы, конечно, друзья… – произнес я металлическим голосом.

Клава понятливо подхватила:

– Но никому не позволено говорить о ней в таком тоне! Ладно, не обижайся. Я иногда просто злюсь, что за столько месяцев мне ни разу не удалось соблазнить тебя.

– Не относи это на свой счет. Это никому не удалось, кроме Арины.

– Правда, что ли?! Да ты просто святой! Не зря тебя так зовут… Тот Кирилл, что придумал азбуку, был причислен к лику святых?

Я честно признался, что мои религиозные познания не простираются дальше десяти заповедей. Попытался назвать их и запутался. Арина подняла бы меня на смех. Религиозности в ней было не больше, но невежество ее раздражало. К счастью, Клава знала еще меньше меня.

– Я только и помню: не прелюбодействуй, – засмеялась она и одним махом допила вино.

– А ты этим занимаешься? – заинтересовался я.

– Нет. Но меня тянет на это, когда ты сидишь вот так близко и пьешь со мной.

Я упрекнул:

– Подруга называется. Ставишь меня в неловкое положение. Что я, по-твоему, должен на такое ответить?

– Ну, можешь поцеловать меня!

– И не надейся!

Она вздохнула:

– Вот все, что я от тебя слышала.

– А ты не зли меня.

– Только ты способен злиться, когда тебя соблазняют. Или ты тоже считаешь меня уродиной?

– Клавка-козявка, – сказал я. – Ты ошалела от свободы без Лари? Смотри, скручу я вас всех в бараний рог!

– Да уж, – она презрительно пощелкала по стелу фиолетовым ногтем. – Дождешься от тебя.

– Кажется, мы с тобой говорим о каких-то разных бараньих рогах…

Клава рассудительно заметила:

– Но у него же их два!

– Поговорили… – я огляделся. – Прикрой меня от вражеского снайпера, ладно? Я ненадолго.

– Катись, катись. Пакет не забудь.

– Какой пакет?

– С продуктами, какой… Думаешь, никто не замечает, как ты таскаешь ей еду? Она совсем села тебе на шею.

– Ничего, пускай сидит. Я не против. Она маленькая. Ведите тут себя хорошо, я скоро вернусь.