Нынче великий город опустел и медленно возвращался к жизни. Неслыханная ранее хворь, налетевшая невесть откуда пару месяцев назад, выкосила четверть жителей. Хворь прекратилась внезапно, как и началась. Но страх остался, питаемый слухами и домыслами, расползавшимися, как юркие аспиды в песке.

Злые языки исподтишка обвиняли фараона, толкуя мор гневом свергнутых богов.

Писцы и чиновники, оглашавшие царские указы, называли сей знак карой Атона, в наказание тем, кто втайне поклонялся старым богам, фигурки которых, то здесь, то там изымала бдительная стража.

И поэтому, для изгнания страха из людских голов, владыка обоих земель Эхнатон лично воздавал молитвы небесному отцу, вернув себе титул верховного жреца Атона.

Хануфа, посланник дружественной и союзной фараону земли Ханаан не боялся хворей, как новых, так и известных. За долгую жизнь, познав бремя войн, невзгод и лишений, он видел пылающие города и полчища бедуинских стрел, смердящий чад трупов налетевшей оспы и разящие мечи пришлых армий.

Он был старше правителя Египта и его память хранила то, что разделило привычный мир на «до» и «после». И потому единственным воспоминанием, леденившим сердце Хануфы, был ужас Большой Ночи, мрачной Великой Тьмы, случившейся тридцать три года назад, когда фараону довелось появиться на свет.

В кошмарных снах ему вновь грезилась Тьма – вязкая, пепельная, тошнотворная. Тьма, смешавшая мир в единое чернильное месиво.

Жуткий вой шакалов, набившихся к городским чертогам. Раздирающий душу визг собак. Бессмысленный трепет птичьих крыльев. Неистовое ржание сорвавшихся лошадей.

И крики. Леденящие женские. Безумные мужские. И обрывающиеся крики предсмертного ужаса.

Сколько времени это длилось, точно не знал никто: неделю, две, или, как позднее доказывал косоглазый всклокоченный горбун – сорок ночей?

Хануфа не помнил ухода Тьмы. Его спасло беспамятство. Болезненное беспамятство на глинобитном полу крохотного дворика.

Годы спустя, он не раз слышал в сбивчивом шёпоте озирающихся странников, что Тьму рассеял один египетский бог, ранее забытый людьми. И бог этот, вознёсшийся к солнцу, единственный и настоящий, скоро свергнет всех надуманных богов и воссядет на небесном троне.

Во времена солнцеликого Эхнатона, он узнал имя этого бога.

И только теперь, на рассвете десятого дня третьего месяца сезона Ахет, Хануфа исполнил наказ жреца из Гелиополя: он прижал левую ладонь к шершавой стене главного храма Атона, а правую раскрыл и подставил живительным его лучам.

И чудо свершилось – страх исчез, канув в черноту великого Нила.

13. Биофактории.

Счастье упало с неба и изменило уклад. Теперь, когда стрелки часов вытягивались в линию, Ерохин выжидал ещё томительных пять минут, и вылетал вслед за лидерами вечернего спринта Мурцевой, Тюриной и Варёным.

Хоть семейная жизнь уже входила в обыденное русло, он не мог насытится вечерами и разговорами за кухонным столиком.

Этот вечер пошёл не так. В Эльке улавливалась скрытая суетливость с налётом угодливости. Да и стол не назовёшь обыденным. Бутылка вина, оливки, греческий салат, маринованная фасоль и полная сковорода жаренного мяса с луком. Как и любил Сергей – только мясо и лук.

А повод? – думал он, орудуя штопором, – Может я что забыл? … День рождения не скоро. … Дата с нашей встречи не круглая.

– Ну, Серёженька, за нас с тобой. – Элька заискивающе улыбнулась, протягивая бокал.

Сергей отхлебнул и зажмурился, раскусывая румяный прожаренный кусок. Откусив, открыл глаза. Мясо было необычно мягким. Задумчиво дожёвывая, он пытался понять странноватый вкус. Изрядно сдобренное специями и луком, оно отдавало незнакомым слащавым привкусом.

– Вкусно, – соврал Ерохин, – Это, что, свинина?

– Нет, говядина. – Элька хитровато прищурилась.

До Сергея стали доходить и суета, и улыбочки. Он с трудом проглотил разжёванный кусок и залпом осушил бокал. – Это что, то самое? … Которое по телевизору?

– Ну да. Надо же приобщаться к современным продуктам. Да и рацион разнообразить полезно.

Сергей немного помялся, но решил не обострять. – Ладно… разок можно поесть и искусственного мяса.

– Оно не искусственное, – Элька обрадованно протянула пустой бокал, – Самое, что ни есть настоящее, только произведено без зверского убийства разумных существ. Разве это плохо? Гуманный и современный продукт биофакторий. Спасение человечества от голода и тяжкого бремени жестокости.

Сергей молча разлил вино. После третьего бокала гуманный продукт уже не казался таким противным.

– Ну что ты, Сереж? Это с непривычки вкус кажется неприятным. На самом деле он просто другой, более чистый. Вкус еды не на языке, а в голове. Ешь мы с детства гуманные продукты, то мясо со скотобойни вызвало бы рвоту и понос.

– И тебе приятного аппетита, – пробурчал Сергей, положив вилку на край тарелки.

– Ну извини. – Элька грустно вздохнула и потупив взгляд стала убирать со стола. – Яичницу пожарить?