– Решать, конечно, тебе. Но я советую не тратить попусту силы. – Он поднял ладонь и авторитетно резюмировал, – Я убеждён, что между пулковским делом и делом о смертях нет никакой связи. Это – раз. – Указательным пальцем правой руки он загнул мизинец на левой, – Искать Порошкина в моргах бессмысленно. Это – два. Будет так же, как с Климовым.

– Всё? – спокойно спросил Ерохин. Полежаев развёл ладони. Ерохин кивнул и задумался. Говорит Юрий уверенно, кичась агентурой, которой у Ерохина нет. И вполне возможно, что он прав.

Паузу прервала Тамара, – А я считаю, что морги проверить надо. Нельзя отбрасывать версии, – она обернулась к Полежаеву с задорной искоркой в глазах, – Ибо отброшенный камень может оказаться краеугольным.

Полежаев вытянул губы и медленно развёл руками.

Но камень не оказался краеугольным. Проверка моргов только усилила позиции Полежаева. Хотя вверенное ему пулковское дело также не сдвигалось с мёртвой точки. Единственный подозреваемый – бесследно исчезнувший Порошкин, был объявлен в федеральный розыск.

Расположение Можайского давно сменилось на недовольство и упрёки. А на разгромном совещании с участием генерала Мостового был назначен срок завершения расследования – две недели, причём по обоим делам. Правда не было озвучено, что произойдёт после, но Ерохин стал задумываться о скором отстранении от должности.

Ну и ладно. Лишь бы не турнули из группы.

Внутренне он уже был готов работать под началом Полежаева. Если… не расформируют группу. Но об этом не хотелось даже думать.

10. Нежданная встреча.

Крапал вечерний дождик, но Ерохин снова забрёл на эту улочку.

Озирая раскидистые кроны мощных лип, он вспоминал подвязанные к колышкам жиденькие деревца.

Показалась серая хрущёвка, где жил когда-то дядя Андрей. Вспомнился терпкий запах маминых духов. Забитая электричка Волосово – Петербург. Балтийский вокзал. Четыре пролёта метро и двадцать минут пешком. Сколько мне было? Десять? Одиннадцать?

Резкий гудок вырвал его из детства.

Красная, вызывающе бабская тойота «кентавр». Мокрое стекло опущено.

– Ерохин?! … Ты? А я думала обозналась.

Он склонился к окну. Из серого полумрака взгляд выхватил спадающие рыжие локоны с каштановым отливом. Сумрак укрывал лицо, но память уже дорисовала изумрудно-зелёные глаза.

– Элина?

– Эли-на, – передразнила она растянутым баском, – Когда-то я была просто Элькой. Садись.

Он сел, погрузившись в запах косметики и новой машины.

– Ну здравствуй, Серёжа, – она жадно сканировала лицо, – А ты изменился. Поседел, – склонила голову набок, – Особенно на висках, – и выдохнула в грустной усмешке, – Да-а. Девятнадцать лет не прошли даром. Как там говорят? Седина украшает мужчин. Тебя точно не испортила.

Элька! Не может быть.

Буквально на днях он вспомнил её. И представил солидной, возможно располневшей дамой. Чьей-то матерью и женой.

А она всё та же – шустрая, рыжая, озорная.

– Элька, – протянул Сергей, – Ты как здесь? … Как вообще? … Как живёшь? Я даже не надеялся тебя увидеть.

– Видимо сильно искал. С ног сбился, – Она снова улыбнулась. И улыбка далась ей тяжело. Махнула рукой, – Не будем о грустном. Давай я тебя подвезу. Тебе куда?

– Да мне здесь… Неподалёку. … До метро, – с трудом выдавил Сергей.

– Ну до метро, так до метро.

До метро на машине – рукой подать. Но слово за слово, и дорога, кружась и изворачиваясь, привела во двор многоэтажного дома.

Лифт открылся на шестом этаже. Элька выпорхнула. Щёлкнул замок.

– Ерохин, Заходи.

Крохотная прихожая, залитая мягким светом.

Направив Сергея в комнату, Элька юркнула на кухню.

Он остановился перед овальным зеркалом. Усталое напряжённое лицо с невесть откуда вылезшими морщинами у глаз и на лбу. Он расправил лоб, поиграл бровями и прошёл в комнату.

Бледно-васильковые стены с замысловатыми узорами. Невесомая тюль. Препоясанные шторы цвета морской волны. Сергей вспомнил своё голое окно в общаге и вздохнул.

Уют, о котором он не задумывался, окутывал ласковым бризом, затягивал и растворял. Ерохин сел в кресло перед журнальным столиком и ощутил редкостное блаженство просто от того, что он здесь. Домашнее тепло исходило от стен, гравюр, расписных тарелок, брелочков и сувенирчиков; от бездны непонятных безделушек, расставленных по полочкам и уголкам нехитрой мебели. Откинув голову, он растёкся по плавным изгибам кресла.