Вскоре чай уже был заварен и разлит по чашкам. Виктор отрезал Вере пышный кусок, девушка покосилась на него и поняла, что не голодна.

— А хранители? — она запнулась.

Что-то в глубине души подсказывало Вере, что хранители неживые, или живые не в привычном смысле. Свидетельством тому было ее отсутствие аппетита. Виктор поднял голову, отломав от торта ложкой внушительный кусок.

— Хранители едят? — озвучила Вера.

— Почему нет? — ответил хирург, отправляя в себе рот нежный бисквит, обильно сдобренный кремом.

— Я имею в виду, у нас все те же чувства, что и у обычных людей?

Виктор потупился.

— Если ты об этом, то мы не так сильно нуждаемся в отдыхе и еде, как другие. Наша природа делает нас… немного выносливей. Это, наверное, для того, чтобы мы могли лучше делать свою работу. Ты можешь не очень хотеть есть, потому что теперь это не так уж и важно для выживания. Но сладости от этого не становятся менее вкусными, — с этими словами хирург положил в рот вторую ложку.

Вера тоже попробовала. Торт, в самом деле, был отличный. Голода она, и впрямь, больше не испытывала, но и не чувствовала дискомфорта от приема пищи.

— Я, кстати, здесь не только за этим, — произнес Виктор.

С этими словами он запустил руку в карман и вскоре выставил на стол белую пластиковую банку. В таких иногда хранят лекарства. Этикетка содрана.

— Я собирался оставить тебя до завтра в покое, как обещал, но ко мне зашел Иннокентий. Он настаивает, чтобы я дал тебе это.

Врачи одновременно посмотрели на банку.

— Что там? — спросила Вера, чувствуя, что неприятным сюрпризам сегодня так и не будет положен конец.

Виктор открутил крышку и продемонстрировал ей округлые таблетки коричневого цвета.

— Лекарства. Трижды в день по одной.

Вера фыркнула.

— Не буду!

Вот еще! Пить психотропные. В том, какого рода таблетки может дать психиатр, Вера не сомневалась. Виктор нахмурился, и ей вспомнилось, как Иннокентий говорил хирургу, что от новой хранительницы будут неприятности. Она попробовала защититься:

— Он думает, я не в себе?

Виктор отвел взгляд.

— Он кое-что увидел в твоих глазах, что позволило ему предположить, что первое время у тебя будут трудности с адаптацией. Юные хранители часто по ночам видят тревожные образы из прошлого. Иннокентий называет это переходным периодом. За свою долгую службу он много кого наблюдал и разработал схемы лечения. Не смотря на его юный вид, он старший из нынешних психиатров Москвы. Так что поверь, он разбирается в своем деле, и раз он дал тебе это, то лучше будет его послушаться.

Виктор еще раз заглянул в баночку.

— Ведь это не такое-то колдовское зелье, — добавил он, посмотрев на Веру. — Насколько я понимаю, всего лишь обычный хлорпротиксен.

Вера неуверенно приняла лекарство из рук хирурга. В это время у гостя зазвонил сотовый. Врач принял звонок и, выслушав собеседника, сообщил Вере:

— Это из приемного. Нужно идти осмотреть больного.

— Мертвого? — буркнула Вера.

— Нет, — уголками губ улыбнулся Виктор. — Обычного. Подозрение на перфорацию язвы желудка. Если подтвердится, будем оперировать. Так что мои слова в силе. Отдыхай. Завтра все решим, как договаривались.

Хирург поднялся и прошагал к двери, оставив торт на столе.

— И не забудь принять лекарство. Трижды в день по одной, — сказал он выходя.

Вера осталась одна. Какое-то время она смотрела на банку с хлорпротиксеном. Психиатр выписал ей нейролептик — средство от галлюцинаций и бреда, очень мило. Потом она встряхнула емкость, прислушиваясь к тому, как о пластмассовые стенки банки застучали таблетки, и тут же ясно поняла, что не станет это пить. Она не сумасшедшая. И вообще, какого черта? Этот Иннокентий ее едва не уничтожил, отзывался о ней как о проблеме. Едва ли он желает ей добра.

Следом Вера убрала торт в невысокий холодильник — внутри было пусто и подарок Виктора сделался единственными запасами еды. Прошлая хозяйка комнаты или точно знала, что съедет или кто-то здесь все после нее убрал. Захлопнув дверцу, Вера выпрямилась и задумалась, как быть дальше. Еще никогда раньше она не попадала в ситуацию такой неопределенности. Вина за это частично лежала на потере памяти. Если бы Вера хотя бы немного лучше представляла, кто она и что с ней произошло, ей легче было бы решить, как быть дальше. Наконец, ей стало очевидно, что необходимо отвлечься. Мысли о прошлом и будущем сводили с ума.

Вера схватила с полки одну из книжек по анестезиологии, перевод труда коллектива американских авторов и, устроившись на диване, углубилась в чтение. Ей удалось закончить главу по истории профессии, когда Веру сморил сон.

Он был похож на бесформенное забытье, пока в ночную дрему не начали пробираться странные ассоциации. Вере казалось, будто кто-то ее душил. Боль, обида и безысходность заполнили сознание. Она словно переживала одну бесконечно длящуюся агонию, в глазах было темно. Вера сучила руками, пытаясь избавиться мучителя и вернуться к жизни. Теперь она точно понимала, что хочет, очень хочет жить. Мечтала вернуться в больницу, откуда ее уволокло в это подобие ада. Похоже, это и была альтернатива работе анестезиолога. Вера натворила в своей жизни нечто такое, за что обречена была теперь расплачиваться. Или это с ней сделали? Она уже понимала, что совершила фатальную ошибку, не послушавшись Виктора, чувствуя, как проваливается сквозь диван. Ее засасывало в себя ничто. Если бы только она могла выбраться!