— Что дальше?! — девушка остановилась в середине коридора.

Иннокентий встал в конце и пояснил оттуда:

— Я иду в свой корпус, ты — в свой!

— Но мы же должны вместе дежурить!

— Как ты себе это представляешь?! Я дежурный невролог, а ты — реаниматолог!

Этот диалог начинал выглядеть все более странно. Вера развела руками и позволила Иннокентию удалиться. Вот же!

Следом она вернулась в реанимацию. И тут все пошло наперекосяк. В ночь обычно оставались два реаниматолога. Но один из них заболел, а Михалычу, который был Вериным куратором, позвонила жена и сказала, что квартиру затопило. Сама она была с детьми на даче, и приехать не могла. Второй реаниматолог сорвался с места, произнеся:

— Ну, Верочка, не подведешь, я в тебе уверен! Через три часа буду на месте, а сейчас надо имущество спасать!

После этого он исчез за дверью отделения. Вера осталась одна в ординаторской. В отделении возились медсестры. "Только бы ничего не случилось за эти три часа!" — произнесла Вера как заклинание.

И естественно оно не подействовало.

Сестры сообщили ей, что скорая везет политравму. Откуда они это узнали, Вера не спрашивала, она кинулась к компьютеру и принялась читать все, что ей удалось найти по теме. Но в этот миг в двери отделения стали ломиться родственники. Сестры настояли на том, чтобы Вера вышла, как она ни отмахивалась и когда юная хранительница оказалась за дверями отделения, если тут же стало ясно, отчего средний медицинский персонал был столь настойчив. Это была дочь Петровой, старушки, поступившей с запущенным раком и прооперированной недавно. Говорили, она еще в хирургии задала докторам жару, обещая всех засудить.

А тут… Петрова умирала и вовсе не от того, что где-то ошиблись врачи. Ее организм слишком долго боролся с онкологией, пока все предпочитали не замечать этого и вот, выработав свой последний резерв на экстренной операции, стал расходиться по швам. Женщина уже поступала с флегмоной таза. Антибиотики резерва уходили в ее кровоток запредельными дозами без эффекта. То состояние, в котором находилась Петрова, называлось предагональным. Михалыч все суетился вокруг нее, настраивал инфузию кардиотоников и параметры ИВЛ, но как-то по его глазам становилось ясно, что он знал итог лечения наперед: врачи не боги, нельзя взять и перечеркнуть результат длительного наплевательского отношения к своему здоровью даже всеми сложными машинами и мощной химией.

Родственница Петровой действительно оказалась ого-го! Вере была задана масса неоднозначных вопросов. Первое время ординатор отвечала, но как только увидела подъезжающую скорую с обещанной политравмой, все у нее вылетело из головы.

— Вы меня вообще слушаете? — визжала неприятная женщина с виду сорока лет, по словам, приходившаяся дочерью Петровой. — Вы маму мою чем лечите?

— Отойдите, — скривилась Вера. — Больного везут.

— Я сейчас буду звонить в Минздрав, — не унималась тетка.

— Пошла ты к черту! — рассвирепела Вера, вспомнив про свою функцию при больнице. — У меня человек в критическом состоянии поступил! Какой Минздрав?! Мне сейчас не до него!

И захлопнула дверь. Так Вера осталась один на один с реанимацией, что было еще хуже озверевшей дочери Петровой. Но ведь преступно было трусить, когда на кону стояла чья-то жизнь. Звонки в дверь не прекратились, вскоре они сменились стуком.

Врачи скорой вкатили больную, и ординатор машинально расписалась в сопроводке, который подсунула ей фельдшер.

— Жить будет? — поинтересовалась женщина в синей форме.

— Не знаю, — Вера совершенно не лукавила на счет прогноза.

Хуже было то, что ординатор совершенно не понимала, что ей делать. Благо все на себя взяли опытные сестры. Вера только проверила, что есть дыхание и сердцебиение, как девушки покатили пострадавшую в палату и начали оперативно крепить датчики. Врач скорой тем временем отчитывался — нашли на улице без сознания, бригаду вызвали прохожие.

— Вер Пална! — раздался из палаты напряженный голос сестры, и хранительница сорвалась с места.

Скоропомощная бригада ретировалась, хлопнув тяжелой железной дверью отделения и оставив Веру один на один со смертью. Хранительница мучительно посмотрела им вслед, но так и не решилась просить помощи. Ей было бы невыносимо стыдно увидеть удивление на лицах этих людей, смешанное с брезгливостью. Вскоре девушка об этом пожалела. Реаниматологи не стеснялись звать друг друга, когда происходило что-то нехорошее. Человеческая жизнь слишком большая цена за собственные амбиции. В отделении врачи эту истину чувствовали кожей, в отличие от новой хранительницы.

Что это именно оно, предагональное состояние, Вера поняла, взглянув на пациентку. Дыхание редкое, поверхностное. По монитору давление держится едва-едва. Дрожащей рукой черкнув в листе назначений кардиотоники и обезболивающее, Вера уставилась на кушетку.

— КЩС! — распорядилась она и тут же поняла, что слишком плохие придут газы, если прямо сейчас же не умножить реанимационные усилия.

— Вера Павловна, ставить трубу? — подсказала медсестра уверенным тоном, вопросительная интонация была тут только для вежливости.