Враг вторгся в пределы России. Северную столицу срочно переименовали в Петроград, отбросив немецкое название. Но в самом городе жизнь текла по-прежнему. Противники самодержавия накручивали общество, распуская сплетни: «царь бездействует», «немка-царица командует страной», «влияние Распутина беспредельно», «двор Его Величества опутан тайными агентами европейских держав, жаждущих заключения сепаратного мира».

Во всех церквах России совершались моления о даровании скорой победы богохранимой Российской державе. Представители земств и городов везли главнокомандующему иконы, что дало повод вспомнить остроту периода Русско-японской войны, когда какой-то зубоскал съязвил: «Интересно, каким образом победит японцев генерал Куропаткин?»

В Государственной Думе от кадетов выступал Милюков, разоблачая преступное влияние на правительство «темных сил» – намек на якобы закулисные интриги императрицы и Распутина.

Великий князь Николай Николаевич был смещен с поста главнокомандующего и назначен на Кавказский фронт, что дало положительный результат: с этого времени не было проиграно ни одного сражения. Тем не менее злопыхатели продолжали трубить о «некомпетентности» государя.

Последние события повлияли и на Юрия, который вместе со всеми переживал из-за неудач на фронте и ненавидел врагов отечества. Он оплакивал товарищей-студентов, погибших на войне, и наконец ему стало нестерпимо стыдно, что в столь ответственное для родины время он находится в безопасности и наслаждается благами жизни.

В один из вечеров он объявил дома:

– Я решил проситься на фронт вольноопределяющимся.

– Что ты, Юра! А как же университет? – испугалась Ольга Александровна.

– Совесть не велит учиться, когда умирают мои товарищи. Что я, трус?

Обдумав слова сына, Николай Николаевич, сказал:

– Поступай в военное училище, лучше в артиллерийское. Авось, пока учишься, закончится война, и никто не обвинит тебя в трусости.

– Вот уж не ожидал от тебя, папа! А может, я мечтаю о подвиге.

– Я считал тебя умнее, – рассердился Николай Николаевич. – И оставь громкие слова для студенческих митингов, мы как-никак тревожимся о тебе.

– Папа, родители есть у всех, но сейчас никто не думает о личном благополучии. Все-таки я мужчина.

– Юрка, если тебя убьют, я умру, – с неожиданной серьезностью пролепетала Марика.

Ольга Александровна смирилась с решением сына. «В нем говорит кровь моих предков», – не без гордости думала она, так как в ее роду почти все мужчины были военными.

Попасть на фронт вольноопределяющимся оказалось не так-то просто. Армия не нуждалась в солдатах, но требовались образованные офицеры. Ольга Александровна использовала родственные связи, чтобы Юрия взяли в артиллерию. Он был принят в N-скую артиллерийскую бригаду, которой командовал знакомый Назаровых барон фон Бэрн.

Прослужив в запасном учебном батальоне два месяца, Юрий научился правильно отдавать честь господам офицерам и красиво вытягиваться во фрунт. Вскоре он был отправлен в действующую армию.

Родители и сестра пришли на вокзал проводить добровольца. Марика держала его за руку, как в детстве, когда ее отпускали гулять со старшим братом. Мать изо всех сил сдерживала слезы, но в последнюю минуту все-таки разрыдалась у него на груди. Юрия охватила такая глубокая, покровительственная, мужская нежность, какой он в себе еще не знал. Склонив голову, он целовал руки матери, обещая вернуться живым и невредимым.

– Не лезь на рожон, не геройствуй, помни о родителях, которые могут умереть от горя, – напутствовал сына Николай Николаевич, сдерживая эмоции.

Буквально перед третьим звонком на перрон вбежали какие-то женщины в одинаковых пелеринах и кинулись раздавать всем военным папиросы и букетики цветов.

Вагон третьего класса, в котором ехал Юрий Назаров, был переполнен такими же, как он, новобранцами. От махорочного дыма слезились глаза. Пол был заплеван и усеян окурками, скорлупой от семечек, обрывками газет. Из клозета ужасно несло.

В вагон вошел пожилой кондуктор в длинной черной шинели. «Крути, Гаврило» шутливо называли солдаты железнодорожников.

– Хоть бы окна открыли, землячки! – крикнул он. – Задохнуться можно.

Юрий, сидевший у окна, с готовностью опустил раму. В вагон ворвалась спасительная струя свежего воздуха.

– Закрывай, не то простынем! – гаркнуло сразу несколько голосов.

Он неохотно подчинился.

За окном мелькали заснеженные поля, подернутые инеем рощи и казавшиеся игрушечными белые мазанки – проезжали Украину.

– Впервые едете на фронт? – спросил Юрия сосед.

– Впервые.

– Сами или мобилизованы?