Прочитав извещение, он растерянно пробормотал:

– Анатолий! Друг мой единственный… как же так, Оля?..

Она плакала у него на груди, как маленькая. Назаров беспомощно молчал. Даже Анатоль, штатский человек, стал жертвой войны, что же будет с их сыном…

Шумского отпевали дома, в большой зале его особняка на Пречистенке. Народу пришло много. Гроб утопал в венках из живых цветов. Заплаканная сестра Шумского принимала соболезнования. От запаха цветов, ладана и громкого пения церковного хора, а также из-за бессонных ночей у Ольги Александровны болела и кружилась голова. Она незаметно вышла из залы и прошла в кабинет Шумского. В нем все как раньше: возле камина два кресла, сидя в которых они любили смотреть на огонь. Казалось, это было вечность назад. Она присела в «свое» кресло и, глядя на догорающие поленья, вспомнила строки его последнего письма: «Скоро встретимся у нашего камина…»

Николай Николаевич и Марика вошли в кабинет.

– Ты очень бледна, Оленька, – сказал муж. – На кладбище я поеду один, а Марика проводит тебя домой.

– Да, я неважно себя чувствую, но вы поезжайте вместе, а я пойду домой. На воздухе мне станет легче.

Начался вынос гроба. Ольга Александровна вместе со всеми вышла на улицу. Похоронная процессия двинулась в сторону кладбища, а она – в сторону Арбата. Пройдя несколько шагов, оглянулась на дом, в котором могла стать хозяйкой. Не судьба. Больше она не придет сюда. На душе пусто и тоскливо. Но вместе с тем, как это ни обидно для памяти Анатоля, появилось чувство свободы. «Это и есть свобода от греха?» – подумала она и заплакала.

Юрий не потерял веру в победу. Свое плохое настроение он объяснял усталостью и зимним бездействием. Он старательно штудировал учебники, проходя краткий курс артиллерийского училища, и, подкрепляя теорию практикой, дежурил у орудий. Вместе с ним на наблюдательном пункте обычно находился командир батареи, который обучал его стрельбе и знакомил с азами телефонной связи, необходимой на фронте. С солдатами, большинство которых были среднего возраста, Юрий быстро сошелся. В свободное время он посещал их землянки, иногда играл с ними в карты.

Офицеры и командир батареи относились к нему хорошо. Только одному из старших офицеров, кадровику, не нравился демократизм Назарова в обращении с солдатами. Сам кадровик обращался с личным составом требовательно и строго, считая, что этого требует воинская дисциплина. Солдаты его боялись, уважали, но не любили. Подполковник Елизаров поддерживал тактику старшего офицера как оправдавшую себя.

На фронте было тихо. Лишь изредка противники вяло перестреливались. По вечерам офицеры, собравшись у горячей печки, играли в преферанс, курили, обсуждали газетные новости, ругали высшее начальство, травили анекдоты. Все с нетерпением ждали, когда закончится зима и с нею скучная позиционная война. И офицеры, и солдаты верили, что должно произойти нечто такое, что в корне изменит положение на фронтах.

И вот к концу года всех потрясло известие: высокопоставленными особами убит Григорий Распутин. Это был открытый вызов Государю. Многие почему-то обрадовались этому событию. Ждали последствий.

И дождались: в феврале 1917 года пало самодержавие.

Далее события развивались стремительно, и не только в тылу. На фронте тоже началась карусель. Либерально настроенные офицеры приветствовали переворот, узрев в нем единственный выход из тупика, в котором, по их мнению, оказалась Россия.

Другая часть командиров, преимущественно кадровые офицеры, проклинали революцию. Но им пришлось затаить эти чувства и играть перед солдатами роль сторонников республиканского режима, хотя на деле все они были готовы к активным контрреволюционным действиям.

Подавляющее большинство солдат были выходцами из крестьян, их интересовали только две вещи: мир и земля. Они надеялись, что и то, и другое революция даст им незамедлительно.

Временное правительство, провозгласившее «войну до победного конца» и отложившее вопрос о земле до созыва Учредительного собрания, – его решено было созвать лишь после войны, – глубоко их разочаровало. Между тем большевистские агитаторы, разъезжавшие по всем фронтам, знакомили солдат с другой, ленинской, программой, где крестьянам сулили землю и немедленное окончание войны, а всю власть в стране обещали передать трудящимся в лице Советов. Солдаты верили этим посулам.

Распространяемые большевиками листовки, брошюры и газетные номера «Окопной правды» передавались из рук в руки. Читали их тайно от начальства, затем обсуждали. Программы меньшевиков и эсеров, поддерживающих Временное правительство, уже не вызывали солдатского сочувствия. Военное начальство не справлялось с большевистскими пропагандистами, в армии началось брожение умов.

Назаров считал, что он тоже должен определиться: куда и с кем идти? Решил посоветоваться с Елизаровым. Подполковник ответил на его вопросы:

– Лично я не приветствую революцию. Монархия не идеальна, но хотя бы легитимна и священна, ведь царь – помазанник Божий. Династия Романовых на троне триста лет, это много значит.

– Главное, за кем правда, – возразил Юрий. – Солдаты склоняются на сторону Ленина, потому что он обещает мир и землю, но большинство офицеров считают, что мужиков надуют.

– Землю солдаты, безусловно, должны получить, они заплатили за нее своей кровью на этой войне, что же касается мира, то я не верю, что его можно получить с помощью агитации и братания с врагом, как учат большевики. Германия еще достаточно сильна, чтобы нанести нам непоправимый удар. Я не верю, что в случае падения Временного правительства Ленин удержится у власти. Наступит анархия, которой воспользуется враг. В результате произойдет раздел России, в котором примут участие все наши союзники.