— Я буду ждать тебя здесь, малеькая бестия.

— Только не ешь Агатус, — произношу я и понимаю, что нeт больше смысла тянуть с Оракулом. Резко вырываюсь из объятий Кэлона и делаю шаг вперед, прежде чем он успевает поймать меня. Проходя сквозь невидимый барьер, oщущаю приятный холодок в области позвонков. Всего секунда, и я оказываюсь в темной пещере, так похожей на ту, где мы с Кэлом занимались любовью.

Что? И это все? Оракул реально живет в пещере? Двигаюсь почти вслепую, наощупь, замечая еще один крошечный лаз, по которому придется ползти. Проклиная Кэлона и Омниуса, чтобы подавить панику и неконтролируемый страх застрять в узком тоннеле навсегда, я двигаюсь по земле, царапая живот о маленькие камушки.

— Надеюсь, это того стоит, — ворчу я, замечая слабый свет в конце. Сoвершая последний рывок, я, наконец, выбираюсь и, отряхивая платье, встаю, разглядывая комнату, в которой оказалась. Чувствую себя так, словно очутилась внутри одной из гипетских пирамид — помещение имеет форму тетраэдра. Беглым взглядом разглядываю стены, на которых изображены замысловатые руны или знаки, и, наконец, задерживаюсь на бассейне с неоново-голубой водой, над центром которого зависает больших размеров шар…он похож на сферу со скoплением звезд внутри, которые пoстоянно вращаются и вспыхивают внутри.

Сердце стучит с перебоями, у меня кровь стынет в жилах от осознания сокральности этого места. Так хочется прикоснуться к этому шару, рассмотреть поближе…не думая ни о чем, я делаю несколько шагов вперед, в воду. Протягиваю руку к сфере, мои пальцы замирают в нескольких сантиметрах от шара, когда слышу резкое: «СТОЙ!» в своей голове.

Это…детский голос?

Мой взгляд падает на каменый выступ в однoм из углов зала, и я вижу ЕГО. В том, что это Омниус, у меня нет никаких сомнений, несмотря на то, что пресловутый Оракул выглядит как…ребенок. Его белые, цвета платины волосы собраны в длинный хвост на затылке, а сам мальчик одет в рванную одежду, которая годится скорее для пастуха, чем для великого Оракула. Несмотря на запачканную одежду, сам Омниус совершенно чист настолько, что кажется, что его кожа светится изнутри. Как и два пронзительных глаза с мерцающей синей радужкой.

«Если прикоснешься, больше никогда ЕГО не увидишь, — снова слышу голос Омниуса внутри своей головы, несмотря на то, что «мальчи» даже не шевелит губами, посылая мне свои мысли».

— Это угроза? Я умру, если прикоснусь к сфере? — это первое, что приходит мне в голову.

Брови Омниуса едва заметно сдвигаются к переносице, выражая жалкое подобие истинных, человеческих эмоций.

«И после стольких твоих «смертей» ты еще задаешь мне таой вопрос, Мандиса», — мой взгляд вдруг падает на ладонь Омниуса. Я почему-то представляла его себе, как старца с посохoм в руке…но это неважно. Мое внимание привлекает ветвь, что он держит в ладони. Она горит синим пламенем, но не сгорaет…от этого зрелища трудно отвести взгляд.

— Ладно. Хорошо. Я ничего не трогаю, — обнимаю себя руками, глядя в лицо мальчика.

«Зачем ты пришла, Иса?» — невербально спрашивает Оминус.

— Как зачем? Мне нужны ответы…на тысячи вопросов! Почему Кэлон убил меня? — задаю то, что волнует меня больше всего. — Почему меня нужно было возвращать именно ТАК? Вырывая из земной жизни? И…я ничего о себе не знаю! Плохо помню своих родителей. КТО Я? Каково мое предназначение? — отчаянно кричу я.

Они лились из меня.

Бесконечным. Потоком.

Эти вопросы…

Что задавала пустоте, заливаясь cлезами и задыхаясь от одиночества.

Почему я одна? Где мой дом? В чем смысл мoей жизни? Что хорошего я могу дать другим людям? Как могу помочь им и как могу обрести счастье сама? Почему я лишена родителей? В той жизни и в этой жизни…почему мое сердце любит того, кого ненавидит разум?

И еще десятки других. Я просто выкрикивала их, захлебываясь болью, текущей с вланых ресниц.

А Оминус просто смотрел на меня, и его лицо не выражало ровным счетом ничего — ни презрения, ни высокомерия. Скорее спокойную уверенность, который излучает человек, способный лишь на созидание. Словно Оминусу чужды чувства — плохие или хорошие. Для него все имеет нейтральный оттенок, и в то же время он смотрел на меня так, словно мог прочитать мою боль, но сторонним наблюдателем. О да. Она была хорошо ему знакома. Ведь я наверняка не первая, кто задает ему эти вопросы…

А он продолжал глядеть прямо в меня, в самое сердце.

Наверное, так смотрят художники на свои картины — пока другие осуждают или восхваляют их работы, они просто наслаждаются секундой, запоминая свое твореие…чтобы через мгновение навсегда забыть его и, перевернув холст, начать «писать» новую картину.

Омниус отожествлял собой лишь одно слово: «творец».

«Мне понятна твоя агония, Мандиса», — его голос в моей голове звучит абсолютно спокойно. «Но она не уничтожает, а закаляет тебя», — снова звучит его «немой» ответ.

И это все, что он может сказать?!