Едва кормилица покинула королевские покои, Мандрагора подвел графа к окну, молча указывая на растерзанное тело, вывешенное на стене.

— Попытка покушения? — догадался чародей.

— Именно так, — тихо отозвался темный эльф.

Торн кивнул головой. Прежде чем вернуться в Берт, он прошел по опустевшему дворцу. В анфиладах комнат, где прежде суетились слуги и толпились придворные, теперь царила тревожная тишина. Канцлер, чья деятельность не могла обойтись без ежедневных посетителей, перенес свою резиденцию в другое здание в центре столицы. Гвардейцы охраняли только входы во дворец, оставив на попечение невидимых защитников Элла все внутренние покои. Персонал слуг сократился до минимума, а оставшиеся люди предпочитали, выполнив свою работу, укрываться в отведенных им помещениях.

Граф вернулся в опочивальню короля. На мгновение грустная улыбка скользнула по его губам, когда он увидел, что обязанности сиделки младенца взяла на себя Цикута, подруга Мандрагоры. Однако сразу же щемящая боль вонзилась в сердце мага: лицо уснувшего младенца вновь напомнило прекрасные черты умершей матери.

Торн собрался покинуть дворец. Но тут со звоном посыпались осколки разбитого окна, а влетевшая стрела замерла в воздухе, словно натолкнувшись на невидимую преграду, и упала на ковер. Мандрагора взмахнул рукой. С соседней башни послышался истошный крик, а потом сорвалось вниз тело незадачливого лучника.

— Хорошая работа! — криво усмехнувшись, похвалил темного эльфа маг.

— Пустяки, — отозвался дуэргар, — мы заметили его прежде, чем он натянул лук.

— Чего же ты ждал?

— Вы хотели, чтобы смерть убийц была оправданной и назидательной. Не беспокойтесь, даже муха не потревожит короля. Он под моей защитой!

Граф кивнул головой и, попрощавшись, растаял в воздухе.

В замке его ждало новое задание. Книга предупреждала о том, что после неудачных покушений наемных убийц, жизни Элла начнут угрожать колдуны. В Крайде имелись специалисты, сведущие в магии ущерба и готовые за соответствующую мзду продать свое искусство врагам короля. Следовало снабдить ребенка сильными оберегами.

Однако Торн пошел дальше. В каждый оберег он поместил миниатюрное магическое зеркало, чтобы любое заклятие, направленное против больного младенца, возвращалось тому, кто его направил, с утроенной силой. Изготовление сложных оберегов увлекло чародея. Он даже огорчился, когда работа закончилась, а тяжкие мысли вновь завладели им.

Во время следующего посещения столицы граф доставил обереги. День проходил за днем. Борьба за жизнь Элла превратилась в рутинную повинность, которую чародей покорно нес, выполняя свой долг. Ребенок жил и рос, по-прежнему мужественно терпя невыносимые муки. Увы! Не утихала и боль, терзающая его лекаря.

А королевство все больше приходило в упадок. Ун’Сурс делал все, что мог, но строптивые вельможи неохотно выполняли его указания, а в распоряжении канцлера не имелось сил, способных принудить к повиновению почувствовавших безнаказанность противников Короны. Казна скудела, на торговых дорогах своевольничали разбойники, постоянно вспыхивали междоусобные распри.

Торн равнодушно взирал на происходящее, не желая вмешиваться в дела Крайда. Но он искренне возмутился, когда Киннелиан сообщил ему о попытке набега на Берт. Инцидент выглядел пустяковым: Динни Ши справились с защитой графства без вмешательства Торна. Эльф-рыцарь вначале даже смутился, увидев гнев предводителя бертианцев, успокоившегося лишь после того, как ему поведали о смерти всех налетчиков. Позже Киннелиан осознал, что граф по-прежнему чувствует ответственность за покой в своих владениях.

Эльф-рыцарь поторопился донести свое открытие до сведения остальных бертианцев, чем весьма обрадовал их. Некоторым даже подумалось, что граф начинает постепенно освобождаться от своих мук. На самом деле рыцарем по-прежнему руководили только чувство долга и принятая на себя ответственность.

Элиана, королева лесных эльфов, сама весьма искусная во врачевании недугов не только телесных, но и душевных, предложила графу свою помощь, однако тот, вежливо поблагодарив даму, отказался.

— Боюсь, если я перестану страдать, я окончательно погибну, — печально объяснил он. — Сейчас я уподобился Эллу. Оба мы наполовину мертвецы. У короля тело отравлено смертельным ядом. В нем живет только душа, ради которой я поддерживаю функции его организма. А у меня отравлена душа. Уберите боль — и я превращусь в бездушное, ко всему безразличное тело. Не ведаю, какие беды тогда я могу натворить!

Как ни странно, но Элиана, в отличие от других бертианцев, не только поняла графа, но даже признала его правоту. Она попыталась поддержать его ласковым участием, понимая насколько тщетны любые потуги вернуть предводителю прежнее душевное равновесие.

И все же ей удалось преподнести подарок страждущему. Она оставила графу волшебный настой лесных трав. Напиток этот обладал не только приятным вкусом и тонким ароматом, но и удивительной способностью моментально снять усталость, многократно укрепляя силу человека. Такое снадобье пришлось весьма кстати чародею, изо дня в день творящему изнурительные заклинания.

Торн, не удовлетворившись указаниями Книги, которой в прежние годы безоговорочно доверял, стал опрашивать всех бертианцев, хоть в какой-то мере занимающихся врачеванием, в надежде найти противоядие, способное окончательно излечить Элла. Потерпев неудачу, граф вместе с бекке принялся изучать свойства «болотного ореха» и подобных ему растений. Но и здесь ему не удалось добиться желаемых результатов. Он понял, что обречен постоянно находиться рядом с королем, напоминавшим о постигшей графа утрате.