Шрифт:
— Он здесь ничего не оставлял случайно? — поинтересовалась я, рассекая запястье. Кровь покатилась, заполняя желобки, расползаясь, разрывая древние узы. Благо, за сотни лет без подпитки они сами собой истончились.
— Там. Внутри, — ноздри Юси затрепетали. — Зачем ты…
— Затем, что до тела мы не доберемся, пока крышку не снимем. А то, что писано кровью, только ею снято и может быть.
Старое правило.
Забытое уже.
— Позволишь? — Эль протянул руку.
— Из тебя и так вытекло больше, чем нужно.
Мой бестолковый муженек лишь печально усмехнулся. Это да… эльфы — они живая сила, и крови их надо немного, пары капель хватит, чтобы напоить камень.
— Тебя одной ему будет мало.
Что ж… в этом смысл имелся. Моя кровь уходила в гранит, а тот оставался холоден, не спешил отзываться. Кожа у эльфа оказалась теплой.
И тонкой.
Кровь красной.
А я смотрела, как она мешается с моей. Узор на запястье зудел дико, но портить столь торжественный момент пошлым расчесыванием божественного клейма не хотелось. А еще камень отзывался. Сперва это походило на эхо чужой силы, но эхо ширилось, заполняло не только тело саркофага, но и всю тайную пещеру.
Вот так.
И теперь попробуем собрать нити.
Потянуть.
Преодолеть полустертую чужую волю… что заперто одним, то другому откроется. При соблюдении ряда условий. Рану стоило бы перехватить и не только мою. Но потом, сначала… открывайся, чтоб тебя… или рассыпься прахом.
Сгинь, в общем.
И крышка хрустнула, медленно поползла, ломая внутренние — куда ж без них в столь серьезном деле — печати. Она замерла на долю мгновенья, покачиваясь, а после под собственной тяжестью сползла, ухнула в пыль.
— Юся… — голос мужа донесся издалека. А я еще успела подумать, что это треклятое чародейство не только кровь жрет, но и силы.
— Отпусти ее…
…голова моя лежала на чем-то мягком, а задница — мало того, что на твердом, так еще и на остром. Это острое впивалось в левое бедро, заставляя вернуться в сознание.
— …если хочешь, я останусь с тобой. Можешь меня убить. Или… если не сразу, мы поговорим. Я расскажу тебе о мире, который изменился. Или про лес… ты ведь не бывала в нашем лесу?
— Мы должны были поехать. Свадебное путешествие…
— В Эльверейлелль?
Вот что у эльфов за манера называть все так, чтобы у нормального человека язык узлом завязался?
— Да…
— Это не совсем то. Эльверейлелль создали специально для людей. Он скорее отражение ваших представлений о том, какими должны быть эльфы… туда любят ездить на отдых. Или просто посмотреть… но и о нем расскажу. Только отпусти ее.
— Ты ее любишь?
— Да.
Вот тебе. Я уже почти приготовилась глаза открыть, а тут такое признание.
— Почему?
— В каком смысле?
Нога ныла. Рука все еще чесалась, а терпение иссякало, как и, подозреваю, отведенное нам время. Что-то сомнительно, что с восходом солнца Юся возьмет и ослабеет. Нет, что-то другое быть должно…
— Почему ты ее любишь? За что? Она красивая? Я была красивой.
— Для меня — да.
Мило. А еще говорят, что эльфы не лгут… ага, как же.
— Добрая? Умная? Хозяйственная…
…вот тут даже он не выкрутится, потому что хозяйственности во мне, что в бродячей кошке. То ли маменькино наследие, то ли собственная придурь.
— Она просто есть, — Эль осторожно коснулся волос. — И этого достаточно. Я… не знаю почему.
— Просто есть? И этого достаточно, чтобы ты остался? Умер?
— Да.
— А она… она тоже готова умереть за тебя?
— Не знаю. Но… она же пришла сюда.
На собственную голову. Ладно, подслушивать, может, и полезно, но подозреваю, мой благоверный давно уже понял, что я далеко не в обмороке.
— Лежи, — сказал он, когда я попыталась сесть.
— Сумку дай…
Любит он.
За просто так… за просто так и лебеда не растет, а тут любовь… и не буду я верить. Не собираюсь, потому что… была у меня уже одна любовь, ободрала душу. Правда, теперь я понимаю, что это и не любовь вовсе, что…
Не важно.
— Там склянка быть должна. Синенькая… кажется, синенькая, с желтой пробкой. И ребрышками, — говорить о склянках проще, чем о любви. И когда Эль подал — с первого раза нужное нашел, надо же, я в собственной сумке иногда теряюсь, а он сумел — я вцепилась в пробку зубами.