Леля резко поднялась:

– Я пойду.

– Сиди, - отрубила Светка, и Портфелия, подчиняясь силе, звучавшей в ее голосе, послушно опустилась обратно в кресло. Молчание тянулось минуту. Светка провела рукой по лицу. Казалось, она снимает с него липкую паутину. А потом заговорила совсем другим голосом - тихим, больным:

– Простите меня... У него на языке - одна Офелия. Офелия - такая, Офелия - сякая... Он и сам еще не понял. Но я-то его "от и до" знаю. А вот сегодня домой не явился. И я уж решила... И вот, сорвалась. Конечно, никто тут не виноват... Толик, принеси попить.

Я мигом слетал на кухню и нацедил из банки чайного гриба. Светка выпила его залпом, с выдохом, как водку и сморщилась, - "Ну и кислятина!" Она понемногу приходила в себя и теперь, из гордости уже, чтобы компенсировать свою минутную слабость, снова придала своим интонациям нагловатый оттенок:

– А вы, значит, посиживаете здесь. Вдвоем. И чем, если не секрет, занимаетесь?
– Она глянула на Портфелию, на этот раз уже довольно дружелюбно.
– А вы - ничего девушка, красивая. И невредная, кажется, не то, что я.
– Она обернулась ко мне.
– Я бы на твоем месте, Толик, нашла бы занятие с ней поинтересней, чем таскаться по больницам.
– Она выдержала паузу, но не дождавшись от меня ответа, продолжила: - Я всегда говорила Жене, что этот ваш Деда Слава - или сектант, или масон какой-нибудь. А он: "Не болтай ерунду!", "Что ты понимаешь!" А теперь вот сам носится, понять ничего не может.

И опять раздался звонок входной двери. Просто "День открытых дверей" какой-то у меня сегодня. Я услышал, что открывает мать. Она постучала в дверь комнаты: "Толик, к тебе".

На пороге стоял Джон (легок на помине) и пьяно улыбался.

– Салют, - отдал он честь по-военному.

– Хорош, - заметил я, - заходи. Долго жить будешь, только тебя вспоминали.

– А я не один, - голосом факира объявил Джон и показал большим пальцем через плечо.
– Со мной Валера. Лера!
– крикнул он в колодец между перилами лестницы.
– Лера! Подь-ка сюда.

По ступенькам тяжело поднялся сильно "загашенный" Валера. Я этого типа видел впервые. Худой, с бородкой, с усиками. На дона Кихота похож.

– Вечер добрый, - приподнял шляпу Валера, шатнулся, навалился на стену и с шальной улыбкой начал медленно оседать. Я еле успел подхватить его под мышки, и Джон помог мне дотащить его до комнаты. Толку, правда, от Джона было немного, потому что он и сам нетвердо стоял на ногах. К тому же он никак не хотел выпустить из рук свою синюю спортивную сумку, которая очень стесняла его.

Когда загадочный Валера был со всеми предосторожностями водворен на диван, Джон огляделся и присвистнул:

– Компания...

– Хелло, милый муженек, - Светка, не вставая с кресла, сделала некое подобие книксена.

– Здравствуй, женушка, - отозвался Джон таким голосом, что что на душе у меня заскребли кошки. Я-то к их сценам привык. Они никогда меня не стесняются. К сожалению. Но вот Леле каково будет.

Светка ощетинилась:

– Решила, понимаешь, познакомиться, - она кивнула в сторону Портфелии.
– Перенимаю передовой опыт - учусь тебе нравиться.

– Ай спасибо, - принялся юродствовать Джон, - ай, удружила. Поздновато только. Мне тебя нынче хоть медом намажь...

Я много раз видел, как медленно и трудно налаживается все у Джона со Светкой после малейшей перебранки, скольких нервов и взаимного самоотречения стоит день стабильности в их жизни. Поэтому я вмешался:

– Перестаньте, ребята. Не выносите сор из избы. Из своей в мою. Вы так редко заходите. Давайте, лучше чаю попьем.

– Не согласен. Предпочитаю что-нибудь покруче.
– Джон имел моральное право на это заявление: говоря, он расстегнул замок своей драгоценной сумки и извлек оттуда две бутылки шампанского.

– Фужеры тащи.

Выйдя в коридор, я прислонился лбом к холодной плоскости зеркала и закрыл глаза. Под веками жгло. Так бывало в детстве, когда вовремя не ложился спать. Холод зеркальной поверхности дал почувствовать, какой раскаленный у меня лоб. Я и вправду заболел.

– Ну и за что же будем пить, а?
– спросила, осваиваясь, примолкшая было с приходом Светки Портфелия. Пламя свечи колыхалось в ее глазах огненной полоской посередине зрачка, отчего то кошачье, что от природы было в ее лице, усиливалось во много раз.

– Ясно за что, - сказал Джон, скручивая с пробки проволоку, - за женщин.

Светка выдавила из себя презрительный смешок и, демонстративно отвернувшись к стенке, принялась так яростно качать ногой, что, казалось, еще немного, и в такт начнет подпрыгивать все кресло.

Джон наполнил фужеры, я подал один Портфелии и сказал:

– Жека, я, может, некстати, но у меня другой тост. В память о Деде Славе. Я-то его не помянул.

– Давай, старик, - одобрил Джон, и мы выпили, по поминальной традиции не чокаясь.