— О, только не нужно драм, — закатила глаза горгона. — Выяснилось, что Антуан торговал моими портретами направо-налево. Он, видишь ли, так подрабатывал. Повысь своим офицерам жалование!

— Он теперь офицер Бронксов, пусть они его и кормят. Но как ты вообще додумалась сунуться к этому Верду до того, как все прояснилось с тем нападением? А если бы он был причастен к нему?

— Он же мой брат! — возмутилась горгона.

— Ну, это не помешало тебе подставить его, отправив в смертельную ловушку.

Глаза Гиацинты стали бездонно-черными, а губы превратились в тонкую нитку.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — отрезала она.

— Мне просто интересно, — продолжал Трапп безжалостно, и сам не понимая, почему его заносит так далеко, — предательство у тебя в крови или были другие причины?

Её рука сжалась в кулак, и показалось, что удара не миновать.

Но горгона быстро совладала с собой. Неторопливо налила себе вина.

— Я спасала твою жизнь, — сказала она ледяным голосом.

— Если бы Антуан Верд убил меня в ту ночь, то фальшивый король, вероятнее всего, остался бы на троне и, зная твое упрямство, ты снова бы рано или поздно стала его фавориткой. С другой стороны, — продолжал Трапп довольно спокойно, хотя внутри у него всё вибрировало от гнева, — в тот момент ты была всего лишь беглой преступницей. Незавидное положение. В какой момент ты решила поставить на меня?

Горгона подтянула сползающее с плеча одеяло и высокомерно прищурилась.

— Тебе назвать точное время?

— А тебе обязательно быть такой стервой? — вспылил он.

— Без штанов твой гнев не достаточно убедителен, — Гиацинта, криво улыбаясь, отсалютовала ему бокалом.

Трапп выбил из её руки этот бокал и, перевесившись через стол, попытался разглядеть во мраке её глаз хоть что-то человеческое.

— Ты можешь больше не ставить себе таких вилок? — бессильно спросил он. — Что было бы, если бы Антуан Верд погиб той ночью? Как бы ты потом жила?

— Ты думаешь, я не спрашивала себя об этом? — тихо спросила Гиацинта. — Ты думаешь, я хотела в это вмешиваться? Я была зла на тебя! Я говорила себе, пусть они убьют тебя!

— Так какого черта ты вмешалась? — закричал Трапп прямо в её близкое лицо.

Она попыталась оттолкнуть его от себя. Генерал не пошевелился.

— Я не хочу это обсуждать, — повторила горгона упрямо.

— Гиацинта!

— Иди к дьяволу, Бенедикт.

Он продолжал сверлить её взглядом, не позволяя отвернуть лицо, пока губы Гиацинты не дрогнули.

— В меня как будто кто-то вселился, — сказала она с омерзением. — Кто-то, заставивший написать эти записки — одну для тебя с приглашением в бордель. Другую для Розвелла. Я ждала тебя в той комнате, с ужасом опасаясь твоего появления. Я занималась той ночью с тобой любовью и каждую минуту боялась за Антуана! Но не могла перестать целовать тебя. Я ненавижу тебя, — выплюнула Гиацинта зло.

И тогда Трапп поцеловал её, прямо в эпицентр этой злости, в подрагивающие от отвращения губы, в соль, которая их разъедала. Она пахла вином и обидой, попыталась увернуться, и Трапп на последних крохах самообладания отступил, вдруг испугавшись, что про ненависть — это гематома серьезно. Зашипев от негодования, она ухватила его за волосы и укусила за подбородок, а потом прижалась губами к его губам, принуждая их разомкнуться. Змеиным жалом вонзаясь в Траппа, Гиацинта распространяла свой яд по его венам. Он ощущал, как всё начинает пылать и жечь внутри, и рычание зарождалось в его горле. Вытряхнув гематому из её покрывала, Трапп подхватил её под попку, и она скрестила руки и ноги за его спиной, подставляя под поцелуи шею и ключицы. А потом обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть в живые, сверкающие звездами глаза и, тихо улыбнувшись сквозь неуместные сейчас слезы, едва скользнула вниз, сливаясь с Траппом в единое целое. Короткими толчками пульсируя среди этой отравы, генерал ослеп и оглох, не отличая своего дыхания от дыхания Гиацинты. И мир взорвался вокруг, как будто их разнесло на части пушечным ударом.

— Я никогда не смогу понять тебя, Бенедикт, — умиротворенная Гиацинта раскинулась на кровати.

Потрясенный вспышкой собственного неистовства, Трапп пытался затопить её нежностью.

— Что на этот раз? — невнятно спросил он.

— Я живу с влюбленным в меня Шарлем. Вокруг ходит с матримониальными планами бывший король. И, как знать, какие намерения у короля действующего. А ты спокойно покидаешь столицу и в ус не дуешь. Разве великий генерал не должен бороться за свою женщину?

Трапп поднял голову, задумчиво разглядывая горгону.

У неё действительно был озадаченный вид.

— Терпеть не могу бороться за женщин, — признался он. — Совершенно не вижу в этом никакого смысла.

— Нельзя быть таким лентяем, — осудила его гематома. — Или это старческое?

— Да нет, — подумав, ответил Трапп, — я и в юности не сильно боролся. Что вообще под этим подразумевается? Надо истреблять соперников физически или петь объекту страсти серенады? В твоем случае — забрасывать объект бриллиантами.