Стразы на балетках задорно блестят на солнце, трамвай никак не приходит. Курящий рядом мужик выпускает клубы зловонного дыма, ветер относит их в мою сторону, мужик сплёвывает. Возле него переминается с ноги на ногу тётка – не женщина, а именно тётка – в обеих руках по пузатому пакету, под мышкой – стиральная доска. И нашла же она её где-то! Плечом тётка прижимает к уху телефон.

– Нина, я не могу! – гнусавит она. – В «Янтарном» распродажа тазов. Ну, Нина! Ну, обычные пластиковые тазы. Вот куплю таз и приеду!

Несложно, вообще-то ориентироваться в городе: достаточно слушать окружающих тебя людей. Они говорят о многом: о том, как меняется власть, о том, что собираются закрыть, и что откроют на его месте, где сокращают штат, а где – финансирование. Говорят о скидках, о фестивалях, о симпатичных официантках в суши-барах. Иногда и обо мне говорят… Главное – слушать.

Подходит трамвай, тройка. Он пойдёт в депо, поэтому я остаюсь на остановке. Тётка и мужик тоже не двигаются. Из трамвая выходит жирный чёрный кот и начинает тереться о мою ногу. Поднимаю его, прижимаю к груди: полиняет, конечно, но кошек я люблю больше, чем прилично выглядеть.

Третий трамвай со стоном закрывает двери и возобновляет движение. Девушка, сидящая возле окна, беспокойно озирается. Волосы как огонь, чёлка до бровей, бледная, худая, с глазами-изумрудами – ни дать, ни взять ведьма! Хотя уж больно молодая… Но может, ученица ведьмы? А может, умеет маскировать свой возраст. Наконец ведьма додумывается посмотреть в окно и видит, что кот её сидит у меня на руках.

– Вторюшка! – зовёт «ведьма», прижимаясь к стеклу. Грудь и нос её сплющиваются от этого жеста. Груди, кстати, это только на пользу.

Кот только протяжно и недовольно мяукает ей в ответ.

Вот так и заведи себе фамильяра! Чтобы потом незнакомка с окраины в час рассветный пожелала получить кошку, и он удрал от тебя. Некрасиво вышло. Надо бы вернуть Вторюшку хозяйке, вот только где и как её искать?

– И что мне теперь с тобой делать? – спрашиваю у кота. Если это действительно ведьмин фамильяр, он должен уметь говорить. Но Вторюшка только мурчит, разморенный солнцем и лаской. Обычный кот – что с него взять?! Вот только дядя и тётя ни за что не позволят оставить его.

Тётка с пакетами неотрывно смотрит на меня, судя по лицу, она преисполнена возмущения. Настолько преисполнена, что даже перестала объяснять Нине про тазы.

– Фу! – фыркает она. – Брось! Наверняка он лишайный!

– Фу! – ору я ей в ответ, не отпуская кота. – Нина, бросьте эту сумасшедшую – она стирает на доске!

– Хамка! – возмущённо бубнит тётка.

Так оно, наверное, и есть: я выгляжу для неё сейчас хамкой. На самом деле это не так. А может, я только думаю, что это не так, и искренне в свои мысли верю. Правда в том, что очень часто я, как и многие представители моего наглого и нетерпимого поколения, не могу удержаться и не ткнуть носом человека в его неправоту. Не всегда. Иногда это невежливо. Вообще-то, это в большинстве случаев выглядит, как вопиющая невежливость, однако говорить о воспитании и хороших манерах может лишь тот, кто сам ими обладает, что редко можно сказать о представителях старшего поколения и людях вообще. Нам, молодым, это простительно: старшие нас не научили; для них это упрёк вдвойне: сами не умеют, зато от других требуют. Я бурчу и становлюсь неприятна сама себе. Утешаться можно лишь тем, что начала спор странная тётка, стирающая на доске, а вовсе не я, невоспитанная хамка.

Она потом ещё что-то говорит, но я уже не слушаю: умение абстрагироваться в современном мире не менее полезно, чем умение слушать. Научно доказано, что чем больше человек говорит, тем меньше у него на самом деле того, что можно сказать. Словами-пустышками и пересказами сплетен человек пытается добавить себе веса, не позволяет забыть о себе, в то время, как человеку умному и думающему достаточно пары предложений в день: его слова очень тяжёлые и просто так окружающие их из головы не выбросят. Вспоминаю, как недавно начала заселять свой мир технической альтернативы: эта тётка тоже, несомненно триммер – отработала своё, и лежать бы ей теперь на полке до востребования, но она жужжит. Если подумать хорошенько, то почти все люди в мире – всего лишь сломанные, не прекращающие жужжать триммеры. Это несколько угнетает.

Останавливается другой трамвай: семёрка, подойдёт. Захожу и падаю на сидение возле окна. Хотела бы сказать, что плюхаюсь, но в новых трамваях сидения жёсткие, я больно ударяюсь о них лопатками и седалищными буграми. А, казалось бы, совсем не худая! Кота я беру с собой. Запоздало соображаю, что надо было оставить его, а может, и самой остаться: наверняка «ведьма» выйдет на следующей и вернётся за питомцем. Но мы уже едем. Тётка стоит, где стояла, мужик сплёвывает и достаёт новую сигарету.

Никакой «ведьмы» на следующей остановке я не вижу: наверное, пошла назад за своим котом, бедолага… Смотрю на кота: он не беспокоится, лежит себе, свернувшись клубочком и тарахтя, словно трактор. Иногда хорошо было бы быть котом: греться на солнце, гулять самой по себе, питаться на помойке и горланить песни по ночам. Правда, если угораздит попасться хулиганью, придётся умереть долго и мучительно… У всего в конце концов обнаруживаются свои минусы.

Пока мысленно сравниваю существование в формах человека и кота, ко мне подсаживаются. Краем глаза вижу, что это мужчина. Ненавижу сидеть рядом с мужчинами! Тот, кто сказал, будто они с другой планеты, несомненно был прав: не могу найти другого объяснения их привычке развалить ноги на весь вагон и с удовольствием почёсывать яйца. Хорошо ещё, если носки на нём чистые, а обладатель носков мылся за последние три дня и не успел напиться перед тем, как склоняется к своей соседке и заплетающимся языком произносит: