Отец едва сдерживался, чтобы не наговорить резкостей мне в ответ.

— Мы поговорим об этом после моего следующего приезда. Он как раз придется на конец твоего учебного года, я посмотрю на твои результаты, и мы все решим, — звенящим от раздражения голосом произнес отец.

— Почему не сейчас?

— Я завтра уезжаю.

Эти слова прозвучали для меня как гром среди ясного неба.

— Как это? — совершенно растерялась я. — А еще неделя? А поездка к маме?

Ему было больно это говорить, поэтому он опустил глаза и глухо произнес:

— Лиана, мне правда нужно уехать. Я договорюсь, тебя в любое время отвезет Наур.

Еще никогда за много лет отец не пропускал поездки к жене.

— Ты предаешь ее память, — тихо проговорила я, чувствуя, сколько в моем голосе невыплаканных слез.

— Малышка, не говори так, — удивленный моим обвинением, отец вздрогнул.

Уже сказала. Я не могла оправдать отца в своих глазах. Работа работой, но память покойной жены — это святое.

— Уходи. Оставь меня одну.

Отец сопротивляться не стал, ушел, тихо прикрыв за собой дверь. А я еще долго лежала в темноте, вспоминая ее глаза. И не могла вспомнить.

Жаль, что человеческая память настолько несовершенна.

Упрямство рождено ограниченностью нашего ума: мы неохотно верим тому, что выходит за пределы нашего кругозора.

Франсуа де Ларошфуко

Понедельник не принес мне облегчения, даже наоборот — тело словно взбунтовалось против меня и совершенно отказалось подниматься с постели. Пришлось долго уговаривать себя, что Агеллар недостоин нарушения дисциплины и назло ему я должна держать лицо и явиться на занятия бодрой и счастливой. Агеллару, конечно же, нет никакого дела до моего самочувствия и до моего присутствия в целом, но отчего-то эта мысль грела меня больше всего и в итоге послужила волшебным пинком.

До колледжа я доползла в темпе разлагающегося зомби. С отцом с утра не пересекалась, но это даже к лучшему. Отчего-то впервые в жизни мне не хотелось его видеть, и виной тому было не только его вчерашнее упоминание об отъезде. Все как-то стало напрягать меня в наших с ним отношениях. Мне уже хотелось, чтобы мы общались с ним на равных, но отец по-прежнему видел во мне лишь юную несмышленую кроху, и это меня задевало. Ни о каком равенстве не могло быть и речи, когда столько недосказанностей.

Группа уже вовсю обсуждала концертную программу на студвесну. Я, как лицо в общей программе незаинтересованное, тихо умирала в углу нашей аудитории.

— Ранхил! — рявкнул под ухо Скарецки. К отклику был присовокуплен увесистый шлепок по плечам, заставивший меня сжать зубы. — А ты чего молчишь?

— А наша птичка будет петь, — улыбнулась Алиса, уточняя взглядом: "Так ведь?"

Я кивнула ей, а Скарецки прорычала:

— Еще раз дотронешься до меня, я оторву тебе руки.

Выразительно окинув взглядом меня, потом себя, Скарецки картинно заржал и глумливо заметил:

— Ты бы поласковее была, Лиана, а то отпугнешь всех нормальных мужиков от себя, — и кивок в сторону Ривары.

— А нормальные мужики девочек не боятся, — парировала я, ловя на себе взгляд Даниэля.

Он, как всегда, не смог оставить беседу без комментариев.

— Действительно, братишка. У малышки Ранхил головокружительный роман. Видишь, как бедолагу заездили?

Злые слова уже готовы были сорваться у меня с языка, но взглянув в его наглые карие глаза, я поняла, что он только этого и ждет. Встала, стараясь не морщиться слишком сильно, и проходя мимо него, небрежно бросила:

— Зависть, Ривара, очень плохое чувство. Когда ты, перепробовав всех, никому не будешь нужен, тебе будет хуже. А у меня все хорошо, — и скрылась за дверью.

До начала занятий еще оставалось минут двадцать, но проводить их в обществе озабоченных шизофреников я не собиралась. Выползла в коридор, в котором то и дело сновали мне подобные, нашла свободную посадочную полосу и тяжело усадила на нее свой самолет. Хотелось подумать о чем-то отстраненном, но мысли упорно сворачивали на проторенную дорожку. Откуда у Ривары такие мысли? Я понимаю, что фантазия у него богатая и больная, но что он, в самом деле, придумал сам проблему и сам же разозлился на нее? Это перебор даже для такого, как он.

— Доброе утро, Ранхил, — из моих раздумий меня вырвал знакомый голос, но я ответила прежде, чем успела сообразить, кому именно он принадлежит. Осознав сей нерадостный факт, я нахмурилась. — Не такое уж оно и доброе, мм?

Агеллару, похоже, было все равно, проблемы у меня, или недовольная мина в связи с его появлением, он просто уселся рядом и сложил руки на чьем-то журнале.

— Могло бы быть и лучше, — ответила я, уже подыскивая глазами другое место.

Свободных, как назло, больше не наблюдалось.