Шрифт:
В купе проводницы Светлана протянула Толику конверт:
— С бабой справишься, получишь эти деньги…
Толик с интересом заглянул в него и протянул:
— Ни хрена себе! Здесь не на одну душу хватит…
Проводница ловко забрала деньги обратно.
— Нет никаких душ. Отмазка для дураков!
Морячок, огорчённо возразил:
— Есть цена, значит есть товар.
— Приедем в Питер, пойдёшь провожать попа. Когда вас примут на вокзале, тебе объяснят, что делать дальше. Пока всё, любовь моя!
Морячок пошуршал пальцами:
— А за попа когда?
— Сначала сделай! На месте и получишь. А теперь — баба!
— Понял, на…
В глазах Толика засветилась надежда, но он пригрозил ей пальцем:
— Верю тебе… Если не получу, шума будет много!
В тамбуре София, уже не пряча руку с пистолетом в сумочке, направила его на Алекса и медленно проговорила:
— Вставай на колени!
— Соня, для кого это шоу? Мы можем всё обсудить спокойно.
София уверенно перебила:
— Ты всю мою семью опустил! Пришла твоя очередь!
Пистолет не произвел на Алекса никакого впечатления. Этот предмет он не однажды видел перед своим лицом, и каждый раз вместо страха, на него накатывала мощная волна непокорности. Проще было его уговорить, чем напугать! Маленькая дамская игрушка в миниатюрной руке его дочери была для него не более, чем зажигалка, а вот то пламя, которое исходило от его Сони, просто ужасало его.
— Хорошо… — Алекс попытался утихомирить Софию, — Я встану… Только успокойся и отойди от двери…
София не отдавала себе отчёт, что она стояла у открытой двери наружу и при повороте поезда могла не удержать равновесия.
Они поменялись местами, и София опять повторила своё требование, угрожая пистолетом.
«Бедная, бедная девочка!» — кричала душа Алекса. Сейчас Соня была похожа на безумную. Все её доводы о прощении, о том, что месть не принесет радости и покоя рассыпались в пыль. Она была одержима жаждой мщения и Алекс не мог спокойно смотреть ей в глаза. Это были не глаза его Наташи, и не глаза их дочери! Это были глаза разъяренного или загнанного в угол дикого животного.
Алекс медленно опустился на колени.
София с ненавистью смотрела на него и понимала, что теперь, когда она добилась своего, нажать на курок стало ещё сложней.
Он был унижен. Она совершила долгожданный суд. Но ожидаемое облегчение не приходило. Скорее наоборот, это обезоруживало её. В случае его сопротивления, она смогла бы выстрелить. И теперь к обуревавшим ею чувствам добавились досада и злость на саму себя. Она не может решиться на простое нажатие пальцем на курок!
— Ты не только подлец!… Ты ещё и трус! — закричала София, пытаясь завести себя.
Алекс с сожалением произнёс:
— Прости, я виноват… Во всём…
София в нерешительности повернулась к окну, потом обратно.
Смятение в её душе усиливалось, и она искала ещё какой-то повод для осуществления того, что она вынашивала в своём сердце большую часть осознанной жизни. Перед ней наконец-то стоял на коленях человек, который так разрушительно повлиял на её судьбу.
— Во всём, значит, ни в чём! Что ты сделал конкретно!? Скажи, я блудил с твоей матерью!
После этого признания из его уст она без сожаления нажмёт на курок. Она ещё раз закричала:
— Повтори! — «Я блудил с твоей матерью!»
Алекс прошептал:
— Я сделаю, всё, что захочешь! Чтобы не потерять тебя!
София, не понимая истинного смысла его фразы, ухватилась за мысль, что он влюблён в неё. Это был ещё один повод причинить ему боль.
София медленно опустилась рядом с ним на колени, не выпуская из рук пистолет, и прошептала:
— Обними меня…
— Соня, прости…
— Обними… Я хочу пережить то, что чувствовала она.
— Пожалуйста, убери свою игрушку… Если она случайно выстрелит, ты потеряешь… человека… Сильней которого тебя не любит никто!
ГЛАВА 22
Морячок, обсудив план действий с Проводницей, вернулся к себе в купе, достал из сумки деньги, полученные от Софии, и попытался открыть формугу.
Батюшка, приходя в себя от последних событий, взволнованно наматывал на руку эластичный бинт и изредка косился на Радика, который в ожидании Алекса, перебрался в Батюшкин отсек на боковое место.
— Что-то долго Алекс с этой бабой трёт… или он в сортире? Не приметил?… — Радик попытался понять, зачем Батюшка перематывает руку, — Что ты там всё вяжешь, деда?