По правде, я и сама начала сомневаться. Что, если убийца действительно я? Может, во мне есть вторая личность, как было в фильме «Бойцовский клуб», и я сама не знаю, что делаю?

Мурлыка, грибы, Тьма и чужие миры… Может быть, я давно уже сумасшедшая?

— Иди, Мика. Пока что, иди… Если ты верующая, молись за здоровье Ильи. Ради себя.

Вспомнилась распятая Саша, а перед ней на коленях — Илья.

— А вы? Верите в высшие силы?

Следак удивился.

— Естественно! Думаешь, мы произошли от обезьян?

Я не думала, что мы от них произошли. Я знала, что мы и есть обезьяны. Мы по-прежнему в дикой природе. Муравьи строят свои муравейники, мы строим свои города. Муравьи удовлетворяют инстинкты и не занимаются больше ничем. Мы удовлетворяем инстинкты и не занимаемся больше ничем. Просто у муравьёв получается лучше.

Конечно, я спорить не стала.

— И в справедливость вы верите?

— Да.

— Но разве с ней сталкивались, хоть один раз?

Я ушла, не дождавшись ответа.

Мурлыка ждал меня на скамейке у входа. Он притащил бутерброды и чай — прямо в стакане.

— Я думал, тебя не отпустят.

Чай был еле тёплым.

— Я думала, не отпустят тебя.

Мы засмеялись. Нам было уже на всё наплевать.

Есть в человеке какая-то грань, которую перейдёшь, и всё — тебя уже ничего не волнует. Любой понимает, что жизнь — не навечно. Время всё отберёт. Смысл, чего-то бояться?

Мурлыка потрогал мою распухшую руку. Было больно, но очень приятно.

— Распухла. Надо бы сделать рентген. Вдруг перелом или трещина?

— В город я не поеду.

— Вон, подъезжает «скорая». Подбросит.

— Предлагаешь поехать вместе с Ильёй?

Мурлыка пожал плечами.

— Зачем на него набросилась?

— Он сказал, что до завтра мне не дожить.

Мурлыка потупился.

— Значит, всё. Закончилась очередная история. Я снова не смог тебя защитить.

Вот размазня! Но я не стала брюзжать. Мы те, кто мы есть. Обезьяны. А обезьяне не преодолеть себя, не победить животную суть.

— Что от тебя хотел следователь?

Я рассказала.

— Если Илья умрёт, все трупы спишут на нас. Идеальный вариант для ментов. Если выживет, придётся дальше копать. А зачем это им?

— Намекаешь, что «Петюня» тихонько прикончит Илью?

— Почему бы и нет?

— Он сказал, что он верит в высшую справедливость.

— Ну вот! Станет карающей дланью… — он задумчиво почесал подбородок. — Только не сходится что-то. Мы никогда не взрослели, ни в одном из миров. Мы должны умереть, а не сидеть в тюрьме.

Как же он мне надоел со своей чепухой! Если бы нас не связало расследование, я бы с ним не общалась.

Я перевела разговор:

— Как думаешь, кем станет Илья, когда вырастет? Военным? Поедет в АТО?

— АТО уже может закончиться.

Я как-то не думала, что такое возможно. Донецк не вернётся назад, а Киев его не отпустит.

Мурлыка продолжил:

— В армии придётся подчиняться приказам… Нахрен такое! Лучше хирургом. Детским. Войны редко бывают, а детей у хирурга навалом. Режь — не хочу!

Он будто бы выбирал своё будущее. Мне стало противно и страшно. С кем я связалась?

Наскоро попрощавшись, я вернулась в комнату.

Девчонки смотрели, как на прокажённую. В глазах был страх. Я поняла, что больше меня не тронет никто.

С одной стороны, это было приятно. С другой…

Ведь я не такая! Наверное…

В голове зазвучало:

«Ты была на войне. Такое меняет людей. Застрянет что-то внутри и сидит, притаившись. До поры...»

Неужели она пришла, эта пора?

Я опять начала сомневаться во всём — в том, что Злату и Сашу убила не я, в своём здравом рассудке и даже в реальности мира. Теперь я боялась уже не «Петюню», и не Илью. Теперь я боялась себя.

Девчонки при мне не общались. Сидеть в тишине было невыносимо. Я распахнула окно и уселась на подоконник.

Внизу, в «скорую» грузили Илью. Дверцы захлопнулись, включилась «мигалка», и машина неспешно поехала по степи. Столбом заклубилась пыль.

Пока что, Илью не убили.

От досады я так закусила губу, что на подоконник капнула кровь.