– Мама, замолчи пожалуйста, ты меня раздражаешь.

– У тебя же еще детство, впереди столько интересного, а ты сидишь в квартире… Да соседи и знать не знают, что у меня вообще есть дочь!

– Мама, – уже не выдержала я, – Хватит уже! Говоришь так, как будто это ты болеешь, а не я! Будто мне менее тяжело, чем тебе! А знаешь, кто виноват в том, что дошло до такого? Ты! Это ты отказалась вести меня к врачу первые недели, ты мне не покупала таблетки, но зато я ходила в школу! В школу! Вместо того, чтобы хоть раз сходить к врачу! Конечно, с раком легких у меня блестящее будущее, не так ли?!

Я опять же не стала смотреть ей в глаза, а она молча шла рядом. Я злилась на всё вокруг. Я ненавидела весь мир, в особенности самых близких мне людей.

Мы шли под мостом, а над нами гудели машины куда-то торопившихся людей. Вдоль стены лилась вода ещё не до конца подтаявшего снега. Было довольно морозно, и я сжала руки у груди чтобы согреться. Наконец, едва пробравшись через грязь и лужи недавнего дождя, мы снова вышли на грязный асфальт.

Я всегда смотрю вниз, когда куда-то иду, но не потому что смотрю под ноги, чтобы не споткнуться, а потому что не желаю видеть окружающую среду. Вот рядом лежит бездомный, от которого пасёт спиртным. Вот старуха, целуя асфальт, упёрлась коленями на полотенце и молилась то ли божеству, в которого верует, то ли проходящим мимо людям… В любом случае, делала она только из жалости к самой себе, прося окружающих кинуть ей в пластиковый одноразовый стаканчик денег.

В такие моменты мне становилось не страшно попасть в ад, потому что знала, что я уже в аду.

Я посмотрела на пасмурное небо, которое всю жизнь сопровождало меня, окружало весь мой город и все мои воспоминания. И только сейчас я поняла, что в нём больше не осталось никаких других оттенков, кроме этого серого цвета, который выводит меня из себя, который стал единственным цветом, что я вижу. Это небо тоже мертвое, как и все мы, те, которые больше не видят смысла жить дальше, потому что болезнь пожирает нас изнутри, сокрушая всех нас, убивая. Этот серый цвет станет для меня единственным оттенком, который я запомню, потому что я знаю, что больше жить я не хочу.

И тогда, шагая по мокрому асфальту, такому же серому, что и небо, я стала вспоминать тот день, когда начался этот проклятый кашель…

Это было двадцать восьмого сентября прошлого года, когда я и мои ровесники, глупые и высокомерные семиклассники, поехали на выезд с ночевкой в соседний городок Юкиярви. Там были дети и постарше, и они старались держаться подальше от нас, так что мы были неким подобием изгоя этого веселья. И тогда, ночью на улице, мы танцевали, шутили по-взрослому, оскорбляли друг друга, обсуждали и задирали тех, кто не пришёл…В общем, делали все то, что и обычные дети нашего возраста. Среди тех, кто не пришел, оказалась и моя лучшая подруга Дакота. Её оскорбляли меньше всех. Не потому, что она была идеалом каждого из нас, напротив, её все боялись. Девочка, с которой дружить мне оставалось совсем недолго, девочка, чья страсть была только к власти над людьми. Она не любила шумные компании, но у неё было значительное окружение. Она была не из тех девочек, которые просто задирают других, считая себя королевами красоты и моды. Дакота задирала всех, потому что ненавидела себя, хотя, тогда я этого ещё не понимала. Да, соглашусь, она была довольно умным человеком, в чём я ей очень завидовала. Она знала столько, что её можно было слушать часами, но она стеснялась и злилась, если кто-то знал то, чего не знает она, потому что она не терпит, чтобы кто-то был лучше её. Поэтому её окружение я называю «низкими и жалкими». Это те люди, которые привыкли казаться глупыми, неспособными на что-либо, кроме как глупостей, но и они вместе были тем, без чего Дакота не могла удовлетворить своё желание быть первой и главной, быть выше всех. И да, я была одной из «низких и жалких», потому что мне тоже хотелось быть такой же, как она.

После такой вечеринки не удивительно, что я начала кашлять. Хотя я и была очень усталая, в школу мне нужно было прийти. Я быстро одела школьную форму, накинула пальто и шарф, прихватила портфель и побежала туда. Хотя я и не опаздывала, мне очень хотелось сообщить Дакоте новости и сплетни о ребятах, которые я узнала вчера, в особенности то, что я начала кашлять.

Около кабинета я и встретила Дакоту, игравшую в «Тетрис». Я специально прибеднилась, начала громче и чаще кашлять, чтобы на меня обратили внимание.

– Кашляешь? Вы что, на улице танцевали?

– Тебе тоже привет. Да, а как же без этого.

Больше она мне ничего не вякнула. Она всё также не отрывалась от своей игрушки.

– Я надеюсь, что это бронхит, – снова попыталась обратить на себя внимание, – Это было бы здорово. Бронхит длится две-три недели, как раз пропущу контрольные, а после и каникулы начнутся.

Мечта каждого ученика школы, не так ли? Тем не менее, тогда это и вправду было моей мечтой.

Только теперь Дакота оторвалась от игрушки.

– Мэрилин, – обратилась она ко мне, – Дашь списать домашку?

Меня разбудила мама, постучавшись в мою комнату. Я притворилась, что ещё сплю, чтобы та не заставляла меня выполнять домашнюю работу. Но она лишь позвала меня выпить новые таблетки, что мне прописал врач этим утром в больнице. Я встала с кровати, немного пошатнувшись, взяла у мамы из рук стакан с водой и новые таблетки, затем пошла в туалет. Я стояла у раковины, на стене рядом с которой висело зеркало. Я посмотрела в глаза самой себе.

– Ну что, приятного аппетита! – иронично промямлила я, стукнувши стакан о стакан в отражении, запила этот химический ужас и вновь направилась к кровати.

Но тут моя голова ещё сильнее закружилась, я покатилась куда-то вправо и, не сумев устоять на ногах, упала прямо на пол, успев опереться на руки. У меня постоянно кружится голова, но не так, как сейчас. Я села на колени, склонила голову вниз, сжала руки в кулак и начала что-то бормотать про себя. Я услышала, как капли дождя целуют моё окно и серый асфальт. Я взглянула в окно. Да, там идёт дождь. Я смотрела на него, чувствуя себя никчемным, кинутым…Я подумала о людях, которые сейчас сидят дома, потому что на улице идёт этот проклятый дождь, и я начала им завидовать. Даже в клетке внешнего мира они свободнее меня. Даже человек, сидящий днями напролёт в офисе, имеет больше возможностей, чем я, брошенный счастьем и миром сего ненужный подросток.