Бабушка распрощалась с таксистом, отдала ему деньги, и мы дальше пошли осматривать квартиру. Пока я рассматривала каждый уголок квартирки, бабушка рассказывала, как месяцами искала жильцов в квартиру, расклеивала объявления повсюду… Но никто ей, как она постоянно повторяла, так и не позвонил. А за квартирой, как оказалось, следили соседи, которым бабушка каждый год присылала за помощь дорогие подарки.

Сама квартира была довольно большой: прихожая, хотя и не просторная; две спальни, в одной из которых есть выход на балкон; туалет и ванная комната; и, напоследок, кухня, которая была ещё меньше, чем прихожая. На деле, всё оказалось не так плохо, как мне причудилось в первый раз: сыростью воняло, потому что прорвало трубу, обои были отклеены только у входа, и трещина на потолке оказалась не такой уж и длинной, какой она мне показалась изначально. А что до мебели, то только у одного кресла была сломана ножка.

Но всё равно от вида сего мне стало плохо. Я пошла в туалет, присела у желтой ванной и меня вырвало. Бабушка подбежала ко мне, подняла мне голову к верху, чтобы рвота быстро прошла, и как только я начала задыхаться, она побежала за ингалятором, дала мне его, я быстро вдохнула лекарственный порошок и стала громко дышать. Бабушка промачивала мне лицо в течение минуты, а когда мне стало «хорошо», она оставила меня и продолжила дальше осматривать квартиру.

Я встала, шатаясь, и пошла дальше исследовать наш дворец красоты. Я лишь уловила то, что обои были ядовито-зеленного цвета, как голова снова начала кружиться, я начала задыхаться и упала на пол без сознания…

Глава 3.

Я не знала, что происходило со мной в тот момент. Я помню лишь то, что все было чёрным. И в этой черноте я не могла ни говорить, ни двигаться. Но такое состояние продлилось не долго. Я очнулась на том же месте, где и упала, а бабушка в растерянности пыталась меня разбудить.

– Мэрилин! Мэрилин, слава богу ты очнулась!!! – она обняла меня, сильно прижав к себе.

– Бога нет, – ответила я ей.

– С тобой все хорошо?! Давай я вызову скорую!

– Не надо! Прошу, только не это! – крикнула я ей, подымаясь, – Со мной все хорошо.

– Такого никогда не было…– продолжила она.

Мне жутко не хотелось ехать в больницу. Я впервые вижу что-то новое, за исключением новых кабинетов и новых врачей, а также и их пациентов.

Но то, что со мной произошло несколько секунд назад, я не могла объяснить. Такое я почувствовала впервые в своей жизни. Я никогда не падала…в обморок. Это показалось мне жутким, вычурным и таким… новым и загадочным.

Не важно, было ли это плохо или хорошо, я радовалась, что я испытала что-то новое. Я знала, что долго я не проживу. Дело даже не во мне, а во врачах, которые меня лечат. Я знаю, последнее время у них нет желания лечить пациентов, а лишь поскорее от них избавиться. Так и со всеми врачами, которые меня лечили. Наверное, если бы в самом начале врачи отнеслись к простому кашлю посерьёзнее, всё могло случиться иначе.

Когда я думаю о лечивших меня когда-то врачах, я всегда вспоминаю одного жирного мужика, который поглядывал на меня как на идиотку. У него в руках всегда была записная книжка и батончик какого-то дорогого шоколада.

– Помимо кашля… – жаловалась я, – Меня постоянно тошнит, у меня постоянно кружится голова… А руки, они часто трясутся…

– Судя по твоим словам, ты живёшь в аду, Мэрилин.

– Да! Я прекрасно это знаю… Но мне так плохо, просто постоянно… Я засыпаю с желанием не просыпаться следующим утром, ибо мой ежедневный кошмар всё повторяется и повторяется… А самое ужасное, так это то, что я вынуждена каждый день ходить в школу! Я не знаю, может… Вы сможете прописать мне больничный, а? – умоляла его я, а он посмотрел на меня так, словно я обвожу его вокруг пальца, – Хотя бы на неделю. Собраться с мыслями, выспаться… Возможно, мне полегчает…

– Сколько, ты говоришь, ты уже болеешь? Пять месяцев, и каждый день у тебя такое состояние?

– Да…

– Ну эти пять месяцев ты же ходила в школу… Значит, ещё походишь.

На платных врачей у меня денег не было, вот и пришлось обращаться в бесплатную больницу, где врачей специально учат быть жабами и отправлять нас, больных, работать и учиться, подобно свиньям на убой. Тем не менее я знаю, что всё это гораздо серьёзнее, нежели бронхит или ларингит. Скорее всего, мне просто хотелось в это верить. Потому что так интереснее. А я до сих пор думаю, что наступит миг, последний миг, когда мне придется вспомнить всю свою жизнь, я вспомню лишь серый цвет и ничего больше. Все мои четырнадцать лет прошли настолько однообразно, что их будто и не было вовсе. Именно от этого мне становилось тоскливо.

Бабушка все еще металась около меня, расспрашивая, хорошо ли мне или плохо, и убеждала, что нужно вызвать скорую, на что я отвечала «не нужно, прошу, не надо».

Наконец я вышла на балкон подышать свежим воздухом. Я посмотрела вниз, на людей, которые отличались от тех, что живут в моем городе. Они все были…счастливы, и даже дружелюбны… Они обнимали друг друга, девочки играли с мальчиками, а взрослые даже общались друг с другом. Это было настолько загадочно и чудно для меня, что мне хотелось прямо сейчас взять и спрыгнуть с четвёртого этажа, чтобы пообщаться с этими необычными людьми. Но я не могла. Не потому что было высоко, а потому что мне нельзя было гулять. Мне стало очень горестно на душе, будто не камень, а гора обрушилась на меня. Я сжала руки в кулак от досады. И вправду, почему эти тупые людишки могут гулять, а я нет? Почему только я одна стою здесь, на балконе, радуясь, что теперь я могу стоять на улице, не выходя из дома? Почему они не болеют так, как я??

Я не могла понять это еще с самого начала болезни. В моем городе вполне реально подхватить подобную болячку, но почему именно я? Я никогда не ходила на заводы, никогда не курила, как мои тупые ровесники. Я просто взяла и ни с того ни с сего заболела.

Все это время я пыталась вспомнить свои грехи, почему да как я провинилась перед «милосердным богом»? И если он хочет наказать меня, то почему не послал пьяного водителя задавить меня на дороге на своей дешевой машине? Или почему он не позволил мне умереть во время пожара? Одно и то же дело можно считать наказанием за грехи или испытанием. Но я не верила, что это испытание, потому что жить мне оставалось совсем не много. Поэтому я больше не верила в бога. По крайней мере в его «милосердие». Если бы бог и существовал, то он оказался бы дьяволом, раз позволяет этому миру рушиться.