Конечно, вампиру не холодно. Возможно только немного неловко стоять перед ней в брюках и сорочке даже без шейного платка. Она отвела взгляд, и он тоже отвернулся.

— Я погорячился с платьями, — Александр даже усмехнулся выбранному глаголу.

— Ты можешь надеть брюки.

— Мне не холодно, — проговорила Валентина, действительно почувствовав возвращающееся в тело тепло.

— Вот и славно, вот и славно, — пробормотал хозяин замка, глядя на пустой стол в столовой. — Погрейся у огня, а я велю поторопиться с ужином.

Валентина следила за удаляющейся фигурой. Он шел, но для нее — бежал. Как же они не похожи с Дору. Она бы скорее Эмиля приняла за его родного сына. Хотя что тут странного? Она встречала много детей, безумно похожих на своих приемных родителей. Как собаки порой похожи на своих хозяев. Что за глупость…

— Возьми шаль!

Валентина вздрогнула, вдруг снова увидев перед собой графа. И не протянула руки

— она смотрела на аккуратный шейный платок и отутюженный пиджак. И непроизвольно сжала пальцами борта халата, точно боялась, что граф сейчас снова спрячет себя в него.

— Позвольте мне остаться в халате, так теплее…

Граф только кивнул, а она, ища, чем занять образовавшуюся паузу, заметила книгу. Стихи? Тютчев? Не может быть…

— Я хорват, — ответил граф на незаданный вопрос. — Я свободно владею твоим языком, как ты успела уже заметить. И Дору знает русский наряду с сербским и румынским. Одна из его многочисленных гувернанток была русской.

Валентина снова кивнула и уставилась на протянутую руку.

— Мы могли бы почитать друг другу любимые стихи… — проговорила она тихо.

— После ужина, мое прелестное дитя. После ужина.

Валентина вцепилась в руку и только тогда поняла, что граф в перчатках.

— Чтобы я более не казался тебе таким уж холодным, — улыбнулся он одними губами.

Ели в тишине. Граф осушил принесенный ему бокал в то же мгновение, как Серджиу поставил его перед ним. А Дору с нескрываемым наслаждением потягивал из своего стакана тягучую бордовую жидкость. Валентина тоже блаженно жевала свежие овощи: после шоколада они казались амброзией. Но когда наколола на вилку лист салата, вдруг поняла, что в повисшей тишине все будут слышать только его хруст, поэтому скрестила столовые приборы на тарелке и, сложив руки на коленях, с надеждой взглянула на Дору, которого повисшая над столом тишина нисколько не смущала. Конечно, они всегда так едят — подумала Валентина и на свой страх и риск нарушила молчание:

— Может, уже почитаем стихи? — И когда никто не поддержал ее инициативу, даже сам граф, добавила: — Или всю ночь просидим вот так?

— Или поиграем в старинную игру, — после паузы открыл рот Дору. — В которой ведущий в маске без прорезей для глаз должен поймать кого-нибудь и на ощупь определить, кто же ему попался.

И секунды не прошло, как граф Заполье открыл рот и, вместо того, чтобы выбранить сына, принялся читать что-то на итальянском, глядя в одну точку. В это время Дору в мгновение ока раздобыл где-то гитару и, не дослушав родителя, заиграл красивую мелодию и запел серенаду, опять же на итальянском. Валентина кусала губы и молилась, чтобы ее черед не наступал как можно дольше. А когда все-таки ей пришлось говорить, она пошла на хитрость — стала читать письмо Татьяны, которое учила еще в школе. И даже когда закончила декламировать, никто не перебил ее.

Опять над столом повисла жуткая тишина.

— Ну что, никто ничего не помнит больше? — осведомился Дору, медленно переводя взгляд с отца на девушку. — Выходит, будем вместе умирать со скуки.

— А это ты правильно заметил, — сверкнул глазами граф и отодвинул стул, чтобы подняться. — Кому-то тут явно пора умереть.

Он смотрел поверх Валентины, и все равно она не смела поднять глаз и нервно сжимала край скатерти.

— Погодите, pap'a. Давайте для начала попытаемся стать семьей, а то вот так и будем всю вечность коротать: по разным углам?

Граф не двигался с места. Только взгляд его медленно опускался на льняную макушку.

— Как ты мог уже заметить — быть семьей у нас пока плохо получается! Но тому есть причина. Я не совсем понимаю нынешнее поколение людей…

— Papa, хватит быть занудой! — Дору хлопнул по столу кулаком, пусть и тихо. — Современные люди ничем не отличаются от нас. Вы вот даже стихи с Валентиной одни и те же знаете. Ну же, Тина, прочитай нам что-нибудь из Тютчева.

Валентина поднялась и даже вышла из-за стола, точно школе. И стихотворение взяла опять же из школьной программы:

— Слезы людские, о слезы людские,

Льетесь вы ранней и поздней порой…

Льетесь безвестные, льетесь незримые,

Неистощимые, неисчислимые, —

Льетесь, как льются струи дождевые

В осень глухую, порою ночной.

Граф оставался на ногах и не отошел от своего стула, а Валентине казалось, что он стоит от нее в одном шаге, так ей вдруг сделалось невыносимо холодно. Даже ватный халат не спасал. Она не могла отвести взгляда от бледного лица, на котором темные губы соперничали по блеску с глазами. Или просто ее собственный взгляд увлажнился, а его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым?