— Не могу… — простонала она.

— Через силу… Сможешь Ты столько всего смогла за этот месяц..

— Месяц? — Валентина припала к груди Дору и взглянула в его бледное тонкое лицо. — Какое сегодня число? Вы говорили про сочельник

— Все верно… — его губы дрогнули в усмешке. — А то, что было до укуса, ты благополучно забыла?

Валентина резко отстранилась и пошатнулась, но руку вырвала и пошла вперед Они в саду — здесь негде заблудиться

— Молодец, Тина! Молодец! — подбадривал ее Дору.

А она не оборачивалась и не знала, идет он за ней или нет. В ушах так звенело, что она не слышала даже похрустывания снега под собственными ногами Но вдруг она обернулась — сама не поняла, почему. Дору стоял в двух шагах от нее, но Эмиля нигде не было.

— Где Эмиль? — спросила она, точно не зная, зачем спрашивает

Ей не нужен еще один спутник. Она бы и от этого избавилась, если бы знала, что садовая дорожка выведет ее в город к людям. Она была согласна даже ползти по ней, если ноги откажут ей окончательно.

— Решил принести тебе шубу. Тебе точно не холодно?

— Мне хорошо, — повторила она, смакуя слово "хорошо": хорошо в этом замке ей не было и никогда не будет

— Вчера днем мы отправили Серджиу за елкой, — глаза Дору блестели.

— Зачем вам елка? — проговорила сухо Валентина, и ей ничего для этого не потребовалось, голос на морозе пропал сам собой.

— Как зачем? Для тебя! Мы даже подарки тебе под елку положили. Хочешь, откроем заранее?

Валентина пошатнулась и ухватилась за Дору. Теперь их носы почти соприкасались, и она могла говорить шепотом:

— Ты знаешь, чего я хочу. Убраться отсюда и забыть вас, как страшный сон. Граф положил мне под елку ключи от Ситроена? — она вывернула пустые карманы куртки. — Или их взял ты?

Взгляд Дору сделался ледяным и ярким. Валентина зажмурилась и снова почувствовала на глазах слезы.

— Ключи уже были у тебя в руках. Ты сама не уехала.

Валентине показалось, что прошла целая вечность, пока она сумела проговорить в голос:

— Я поверила твоему отцу.

— Ну и дура! — почти выплюнул ей в лицо Дору и оттолкнул

Она лишь чудом не упала — и чудо было Эмилем, который подхватил ее под мышки и развернул к себе со словами

— Смотри, кто у меня!

Валентина сумела отступить на шаг, чтобы Эмиль смог развернуть сверток, который прижимал к груди На одеяльце она увидела неподвижную, сложившую крылышки, летучую мышь

— Только не говори мне, — прорычала она так громко, что сама удивилась мощи вернувшегося голоса — Не смей говорить, что это граф и что он так распереживался за меня, что не может материализоваться без моего поцелуя Потому что я, хоть и едва держусь на ногах, сумею с корнем вырвать вот этот куст и отстегать тебя розгами..

Ее качнуло в сторону, и она пошире расставила ноги, чтобы не упасть: такая поза придала ей еще больше воинственного вида

— Убери от меня летучую мышь и себя заодно!

Эмиль с каменным лицом спрятал сверток под плащ Тогда Валентина обернулась к Дору и прокричала еще громче:

— Тоже убирайся! Оставьте меня одну!

— Браво! Браво! — услышала она за спиной низкий голос Эмиля — С тобой, Тина, скучно Что бы я ни сделал, все работает мгновенно Сила духа вернулась в тебя раньше других сил — мои поздравления!

— Я ненавижу тебя! — прорычала она, стоя к нему спиной, а потом все же обернулась — Я тебя

И не договорила На том месте, где секунду назад стоял Эмиль, темнела неподвижная фигура графа Заполье Он был в обычном костюме, только на плечах его еще болталась шуба Валентина резко обернулась — Дору тоже исчез Тогда она снова взглянула на графа Он не сделал к ней шага К чему лишний шаг для вампира, когда между ними и так не больше пяти шагов

— Ну, договаривай, я жду

Голос глухой, точно простуженный Но вампиры не болеют Это злоба Валентина сглотнула Он дал ей повод его ненавидеть, как и обещал

— Не дождетесь! Я никогда Никогда — голос ее затухал, перед глазами все сверкало, но она сумела договорить: — Не скажу вам то, что вы хотите от меня услышать

И вот ее уже окутала звенящая кромешная тьма

Валентина не закрывала глаз — темнотой оказалась грудь графа, затянутая в черный пиджак. Отстраниться было первой мыслью недавней жертвы, а второй — прижаться ухом еще сильнее, чтобы в который раз убедиться, что эта грудь пуста. Нет, в ней сейчас бьется сердце — это отголосок ее собственного, но какая разница, когда оно так сильно бьется, что его хватит и на троих… Прочь, прочь эти мысли! Они не ее собственные, они чужие и лезут в голову против ее воли!