Но тут другая мысль посетила ее. Она торопливо глянула на руки – две… на ноги – две… и еще две… и снова чуть не упала. Муха? Бабочка? Комар? Жук? Или жучка – с поправкой на пол? Страх остаться такой навсегда заставил ее выпустить табличку из передней правой руки, и они наперегонки с ней устремились к полу.

Неизвестно, как для таблички, а для царевны приземление на камень стало бы не слишком мягким – если б не свалилась она на голову Агафону. Ошарашенный маг чуть не подавился кляпом, но не успела ее высочество сказать ему, что всё в порядке – насколько это возможно – как в коридоре, ведущем на кухню, послышались голоса.

Белый прямоугольник таблички сверкнул в отблеске пламени на полу у самой ее руки. Сенька, не размышляя, схватила его – и снова у мира случился приступ слоновой болезни.

Яростно работая крыльями, она устремилась к столбу, к которому был привязан чародей, и едва успела приземлиться и заползти в тень, как в кухню ввалилось чудовище. Пылающие глазищи, лохмы, широкая фиолетовая рожа – то ли по жизни такая, то ли допросившаяся кирпича, и не одного… Гусударь-амператор, как выразилась росомаха. Вслед за ним вышагивали, нависая над миром покатыми плечами, обтянутыми боевыми халатами, два рыжих громилы с глефами, приставших к ней на дворе, за ними – императрица с покрывалом на лице, рядом – трое пухлых узкоглазых – даже для вамаясьцев – коротышки в расшитых журавлями одеяниях и с толстыми свитками подмышками, и двое коротышек тщедушных в нарядах, расшитых золотыми фазанами и в круглых проволочных очочках без стекол. Местная милитаристская и интеллектуальная элита, поняла Сенька.

Узрив пустую кухню и не менее пустой столб, который должен быть заполнен наглой обезьяной, мужчины разразились проклятиями. Призывая все возможные и невозможные беды на головы испарившейся вместе с пленником охраны и размахивая руками, они метались по тёмным углам, заглядывали в очаги, в ниши, шкафы, сундуки, дымоходы и переворачивали столы. Лепесток Персика остановилась перед Агафоном и принялась бранить его на чем свет стоит, указывая то на себя, то на супруга, то тыкая его премудрию изящным кулачком в лоб – но даже не это занимало сейчас Серафиму. Не сводя глаз, следила она за Спокойствием, отчаянно не оправдывавшим свое имя – а точнее, за его грудью, где болталось на шнурке нечто блестящее, то ли амулет, то ли украшение: розовая вспышка, лишившая ее сил и рассеявшая магию Агафона, сияла даже перед закрытыми глазами.

Царевна расправила крылышки и, прицелившись – с непривычки полеты давались непросто – перепорхнула на его плечо. Новые запахи – такие головокружительные! – ударили в нос как супертяж, и она, не соображая под натиском инстинктов, что делает, вгрызлась в пластину разукрашенных кожаных доспехов. Мысль о том, что грызет она не зубами, а жвалами, испортила ей аппетит – но новое тело обладало такими аппетитами, испортить которые дольше чем на три секунды было нереально. Царевна уже не говорила – кричала себе, что надо следить за оборотнем, спасать Агафона, искать выходы, придумывать хоть какой-нибудь план, но треклятое насекомое, постояльцем которого она стала, ни о чем не хотело думать, кроме еды. Из внешнего мира до ее сознания, погруженного в пароксизм гурмана, доносились обрывки восклицаний, проклятий, угроз и рыданий, но крошечный мозг насекомого не желал ничего больше знать. Даже мысль выпустить пластину и превратиться в человека, пока не поздно, уже не могла достучаться до разума: всё заглушал голод, утолить который, похоже, было невозможно. "Пять лет… пять лет мерзкой человеческой еды…" – мелькнул обрывок мысли, и Сенька уцепилась за него, как утопающий за "Титаник".

"Он пять лет не ел, что привык… что хотел… есть… есть… ЕСТЬ!!! Ах, какие ароматы… какой восторг… Человеческий обрубок на голове… разве им можно унюхать хоть что-то, кроме сгоревших трупов овощей и животных?!.."

Откусив еще пару раз от доспеха и с удовлетворением обозрев дыру размером с кулак, получившуюся после ее легкого перекуса, царевна сыто рыгнула и усилием воли заставила себя прислушаться к происходившему. Может, кто-нибудь принесет еще что-нибудь вкусненького. Но к ее разочарованию, все разговоры крутились вокруг какой-то пропавшей обезьяны… абсолютно несъедобного монаха… и кабана.

Кабана?

Кабана?..

Кабана?!

Словно морок слетел с разума царевны, и она в единый миг вспомнила, кто она, кто этот жалкий лысый человек, привязанный к столбу, и кто такой…

– …Жуй Бо Дай!..

– …Жуй Бо Дай напал на нас, хозяин!

– Изрубил ворота! И столбы!

– В щепки!

– Они же каменные!

– Ну тогда в щебенку! И вина бочонку!

– Какая разница, о великий хозяин, какие они были, если их больше нет?!

– Болван!!! Как можно изрубить каменные ворота?!

– Мечом, о хозяин!

– Тупицы! Мечом невозможно разрубить камень!

– Если вы объясните это ему, о хозяин, может, ворота и столбы склеятся обрат…ай!.. Простите! Нижайше падаю в ноги! Пощадите!

– Идиоты… Кругом сплошные идиоты и трусы! Испугались одной свиньи!

– Но он наших побил без числа! И орла, и осла, и козла, и вола!

– Он очень зол!

– Требует, чтобы ему отдали каких-то Сыму Цянь и Ай Гунь Фо!

– Но я узнал его! Я слышал про них!

– Про Сыму Цянь и Ай Гунь Фо?..

– Нет, ваше великолепие! Про Жуй Бо Дая! Это второй ученик таньваньского монаха! Это значит, что его первый ученик, сам Дунь У Лун, где-то рядом! Сверлит нас взглядом! Чтоб стал я гадом!..

– Он познал тайну бессмертия и семидесяти двух превращений, и говорят, такой переполох устроил на Небе во дворце самого Нефритового Государя, что всё небесное воинство не могло его усмирить!

– Ох, быть беде… не скрыться нигде…

– Болваны!!! Убирайтесь!!!

– Но ваше хозяйское величество?.. Там Жуй Бо Дай…