– В какой стороне?

– Не знаю!!!

– Якорный… – неизвестное, но в то же время знакомое лицо Сеньки искривилось – и просветлело. – Оно тебя как зафиксировало?

– Замечательно! – не удержался маг.

– Я не о том! Если ты станешь меньше, сможешь из-под нее выскользнуть?

– Будем ждать, пока похудею?

– Пока скукожишься от старости, – фыркнула царевна, достала что-то из кармана и сунула ему за пазуху. И не успел Агафон опомниться, как превратился в толстенькую полярную лисичку.

– Ну ты, Серафима, блин даешь… – потрясенно протявкал он, повернул голову, повернулся сам – как в норе, попытался протиснуться между сетью и постелью… и не смог.

– Она жива, поэтому ты только животным обернуться можешь, – бросила Сенька, почесала в затылке – и дернула за покрывало. Оно съехало на пол вместе с одеялом, простыней… и Агафоном. Выхватить нож и распороть слои мешавшей побегу ткани и ваты было делом нескольких секунд. Треск разрезаемых волокон, пыль… и свобода встретила его радостно у входа – в лице ее лукоморского высочества.

– Пошли отсюда! – скомандовала она, но сперва наклонилась над неподвижной императрицей и принялась энергично ее ощупывать. Конечно, Агафон знал, что у Серафимы иные вкусы, но…

– Что ты там ищешь? – брюзгливо дёрнул он роскошным черно-бурым хвостом.

– Нету чего ищу, – царевна с досадой выпрямилась, подхватывая валик, и устремилась к распахнутым дверям в прихожую. – Что это значит, не понимаю… но тем более шевели ногами.

– Легко тебе говорить! У тебя они длинные! – возмутился маг.

– А у тебя зато их четыре. И вообще, кто хочет остаться здесь…

– Понял, – его премудрие припустил вперед – но не прежде, чем оглянулся на неподвижное тело Лепестка Персика, прекрасной даже с растрепавшимися волосами и шишкой на затылке размером с куриное яйцо.

Путь до двора обратно по тёмным залам и переходам был долгим, но неинтересным. До тех самых пор, пока вывернув из бокового коридора в проход, залитый светом факелов изнутри, и полулуны снаружи, они не налетели на главного оборотня. То, что он тут главный, Сенька поняла мгновенно – более страшной хари она в этой пещере еще не встречала.

Не вдаваясь в дальнейшие сравнения, ее высочество переломилась в поклоне, рассыпалась в извинениях и заверениях в вечной преданности, восхищении и любви. Нахмурившийся было император под таким потоком лести расплылся, как блин на сковородке, и потрепал ее по плечу, вызвав новый фонтан восторгов и обещаний не мыться и не стирать халат – по крайней мере, в месте прикосновения священной длани – до конца жизни. Не прекращая славословий и не разгибаясь, царевна задом притиснулась к стене, пропуская оборотня и его свиту – и тут взгляд императора упал на песца.

– А это еще кто? Почему в зверином облике? – брови, мохнатые, как гусеницы перед глобальным похолоданием, встретились на переносице.

– Лай Жуй Пей захотелось вспомнить молодость, прогуляться по ночному лесу в таком виде, поохотиться… На домашнее потянуло, так сказать, ваше величество, – проговорила Серафима, молитвенно сложив перед собой ладони.

Оборотень презрительно фыркнул:

– Надо быть дурой из дур, чтобы пойти ловить мышей, которых там нет, когда все будут вкушать мясо таньваньского монаха!

– В ее положении никогда не знаешь, чего захочется, – поспешно развела руками царевна.

– В смысле? Она щенная? – заинтересовался император.

По вытаращенным глазам Агафона можно было подумать, что время щениться настало ему прямо сейчас.

– Скоро срок, – закивала Сенька. – Посмотрите, как налились ее бока!

Чародей, подыгрывая, торопливо надулся так, что едва не взлетал.

– Ладно, проваливайте, – император махнул рукой, и Серафима согнулась, бормоча славословия, и попятилась к выходу. Его премудрие, войдя в роль, припал на передние лапы, оттопырил хвост и замахал им, выражая всемерное почтение и пожелание десяти тысяч лет жизни.

– Не увлекайся, – прошипела царевна и исподтишка потянула мага за кончик хвоста. Тот намек понял, и задний ход дал.

– Кажется, я ее помню… – пробормотал оборотень, нахмурившись – но на этот раз задумчиво. – Вечно недовольная, сварливая, жадная и завистливая. Науськивает прислугу одного на другого. Клянусь пятью башнями Фениксов, в звериной личине она мне нравится больше.

– Десять тысяч лет жизни… процветания… согласия… превозможения… воспомоществования… интеллектуального роста… морального превосходства… успехов в труде и личной жизни… – без устали кланяясь, Серафима выпятилась во двор. Еще миг – и тьма скроет их от глаз погрузившегося в раздумья правителя… Но этого мига у них не оказалось. Решив, что в кои-то веки ему пришла в голову вторая гениальная мысль за день [52] , Спокойствие и Процветание догнал удаляющуюся парочку и сорвал именную табличку с пояса Агафона. В следующее мгновение перед ним на четвереньках предстал ошалевший монах.