Шрифт:
– Оленям штаны не нужны были. И росомахам… и коршунам… и волкам… – совсем загрустил десятник Бу.
– Вот за что терпеть тебя не могу, Ду Чо, так это что любой праздник ты своей кислой мордой испортить умудришься, – буркнул Не.
– Праздник… ага… Четыре-то года от скуки тут подыхаешь, а монаха сожрешь – до скончания Белого Света куковать будешь. Радости-то…
– Хороший ты волк, Бу, но зануда-а…
– А ты, Жа…
– Ладно, ладно! Кончайте крыльями махать! – поспешно проклекотал коршун. – Пойдём в лес. Пока друг друга тут не склевали.
– А ты, олух, смотри за огнём, и чтобы наш пир не убежал! – крикнул слуге брат Не.
Оборотни снова заржали. Наверное, это была очень смешная шутка, подумала Сенька, не открывая глаз.
Она дождалась, пока грохот подкованных сапог удалится, и попробовала шевельнуться.
Результаты если чем и порадовали, так это своей предсказуемостью: преврати ее главный оборотень в камень, успехи оказались бы точно такими же. Руки ее были заломлены назад и связаны в запястьях за колонной. Ноги примотаны веревками к ее основанию. Как паутина невезучую гусеницу, веревка обматывала грудь. Весь рот занимала скомканная тряпка, ранее служившая, судя по вкусу и запаху, для вытирания грязных рук, если не ног. Даже голову прикрутили веревкой к столбу так, что двигать можно было только глазами.
Осторожно приподняв веко, царевна глянула, куда глаза глядели. А глядели они императорской милостью на его премудрие, примотанное точно так же в паре шагов от нее. Глаза его были закрыты, изо рта торчал кляп, и весь вид говорил о том, что маг не только умер, но и был похоронен год назад.
– Мф-ф? – тихо промычала Сенька. Веки его дрогнули, глаза встретились с ее – и снова закрылись. В словах сия пантомима не нуждалась. Если бы Агафон мог сделать хоть что-нибудь, он бы уже сделал.
Беглый взгляд вокруг открыл ей картину кухни, где они оказались. Высокие своды, парные столбы, пылающие очаги в стенах, меланхолично пожевывающий что-то слуга, обходящий их с охапкой хвороста, закопченные дымоходы, традиционные низенькие столики, циновки на полу, посуда и котлы по углам… Бесплодно дернувшись еще пару раз – ни на что не надеясь, по инерции, она выдохнула и опустила взгляд. А вот это, похоже, ко…ко…ко…н-нец?..
Глаза ее беспокойно забегали по своему наряду: бурая хламида, невообразимым образом обмотанная вокруг тела… пеньковый шнур с вплетенными красными нитями, ее перепоясывающий… Что за… Или кто-то ее переодел, пока она была без сознания, или…
Попытка увидеть свою грудь принесла ей почти необратимый вывих глазных яблок – и приступ тахикардии.
Волосы! Вернее, шерсть! Она видела на груди шерсть!!! Быстро скосив глаза на переносицу, она узрела свою круглую морщинистую морду – словно флюс сел на все передние зубы.
Раздави его кобыла!!! Это уже была не иллюзия!!! Она и впрямь превратилась в обезьяну!!! Кривомордую, красно…лицую, хвостатую обезьяну! Значит, теперь Ярик сможет с чистой совестью побить боярских детей из своего класса [53] , издевавшихся над его докладом о теории происхождения человека согласно взглядам одного забугорского…
Сердце остановилось вовсе.
Хвостатую!!!
Напрягая неизвестные ранее мышцы, царевна попробовала шевельнуть хвостом. Попытка… другая… Нет, ниже… вбок… не так… выше… треклятый отросток… Пошло!!! Хвост, посомневавшись еще, скорее, для приличия, сдался и принялся послушно подниматься, опускаться, то сворачиваясь петлей, то извиваясь, как змея. Серафима полузадушенно хмыкнула. Пока у человека остается хвост, надежде лучше далеко не отходить!
53
Ну или попросить Лёльку это сделать.
План тут же родился в ее голове, и она преступила к исполнению. Начиналось оно с самого сложного – закрыть глаза, сделать вид, что тебя тут нет, и ждать. Ждать, прислушиваясь к потрескиванию поленьев в огне, к шаркающим шагам слуги, к его рассеянному причавкиванию… "Поросенком он в прошлой жизни был, что ли?.. Ну да хоть жабой, хоть индюком, лишь бы поскорее подошел сюда… Ну же, иди ко мне, иди, иди!.." – мысленно гипнотизировала его Сенька, оставаясь безмолвной и неподвижной.
Слуга, закончив обход очагов, неспешно лёг на обратный курс, и пошаркиваний миллион и столько же лет спустя остановился у их огня. Царевна приоткрыла щелочкой глаз. Ага, вот он, любезный, стоит между ними с Агафоном, веточку покусывает, на огонь медитирует, дзынь ловит.
Гибкий хвост выбрался из складок балахона как змея из засады, потянулся… потянулся еще… и еще чуть-чуть… Сенька напряглась, что было сил, пытаясь подвинуться хоть на миллиметр влево. Кончик хвоста осторожно коснулся именной таблички, привязанной шнурком к поясу оборотня, обвил ее, потянул… и еще… еще… Еще чуть-чуть…
Ни с места.
Царевна сильнее обвила хвостом свою заветную цель, рванула – и невольно зарычала от натуги. Слуга испуганно шарахнулся, дернув запутавшийся у пояса хвост, шнурок разорвался – и табличка со звонким стуком упала на пол. Сенька выбросила хвост, ухватила ее, обвивая кольцом – не отберешь!.. – и пропала.
Или это весь мир вырос вдруг в тысячу раз?
В десятке метров впереди, точно лесной пожар, пылал громадный костер. Каменный своды, словно небосвод, терялись во мгле над головой. Сотни различных, но отчего-то таких одинаковых запахов кружили голову, заставляя то и дело сглатывать слюну. Не понимая, что произошло, судорожно сжимая табличку, невесть как очутившуюся в ее руке, Серафима оттолкнулась ногами… и взлетела.
– С дуба падали листья ясеня!.. – пропищала она, перепутала ноги с руками, а руки с крыльями, повалилась, спохватилась, доверившись невесть откуда взявшимся инстинктам – и взмыла к потолку. Сделав кульбит, царевна попробовала рассмотреть, в кого превратилась, но голова поворачивалась плохо. Значит, не птичка.