Шрифт:
Сенька выхватила меч, волшебник вскинул руки, озаряя ночь сотней багровых искр, но ярче всего сверкнула сиреневая звезда на шее оборотня. Свита отшатнулась, закрывая глаза и лица, а когда пришла в себя, то перед императором, распростершись в пыли, лежали неподвижно два монаха – бритый налысо и мохнатый с обезьяньим хвостом.
– Таньский монах!
– Хотел сбежать!
– А с ним кто?
– Обезьяна!
– Да это же сам Дунь У Лун!
– Мудрец, Равный Небу!
– Познавший тайну семидесяти двух превращений!
– Попался, попался!
– Никто не устоит против его непревзойденного величества Спокойствия и Процветания!
– Хватай их! Вяжи!
– Съедим его тоже!
– Может, с него хоть не бессмертие, так лет тысчонка добавится!..
Император, гордый собой, дал знак, и десятки рьяных оборотней кинулись выполнять самими же разработанный план действий – хватать, вязать и готовить. Последнее – во всех смыслах.
Очнулась Серафима от того, что кто-то совсем рядом спорил, не покладая языков:
– …Если сперва отварить их, а потом зажарить на медленном огне, бульоном можно будет накормить всех, – упрямо бубнил хриплый голос.
– А если не варить, а потушить с диким луком и лепестками хризантем, то будет настоящий пир, – вальяжно возражал ему бархатистый баритон.
– Точно! И какое твое собачье, извини меня, дело до всех, Бу Ду Чо? Ты ж, когда волком был, их даже нежареными жрал, не то, что варить! – поддерживал второго гортанный голос.
"Третий, – машинально отметила Сенька. – Трое. Еще?.."
– Забота о стае – первое дело вожака, Жа Бу Жуй! – упрямо прорычал Бу.
– Так то ить вожака, – снисходительно хмыкнул Жа. – А у нас вожак теперь ихкто? Гусударь амператор. А ты даже не кухарь. Десятник абнаковенный. Вот про десятку свою и заботься. Про нас, то есть.
Бу Ду Чо забормотал то ли ругательства, то ли рецептуры, а четвертый голос, ломкий и клекочущий, произнес:
– Не ссорьтесь, горячие вамаясьские парни. Как его величество Спокойствие и Процветание скажет, так и будет. Не понимаю, чего спорить.
– Правда твоя, У Ле Тай. Нефритовые слова. А твое волнение, Бу, за какую-то подлистную мелочь неподвластно моему пониманию, – гнул свою линию баритон. – Их должен был скушать какой-нибудь уж или ёж через пол-луны после рождения. А тут в люди вышли. Надо учиться радоваться малому, ибо большому радоваться каждый дурак умеет, а кто не согласен, тому левой пяткой в правое ухо, как глаголил бессмертный Кунг Фу Цзы. Обойдутся без бессмертия. Ибо тот же Кунг Фу Цзы учил: да получит бессмертие самый достойный, а кто не согласен, тому костяшками пальцев под дых. А кто у нас самые достойные? Мы! Правда, Жа Бу Жуй?
– Точно, святой брат Не Бо Дай. Как по писанному говоришь! Недаром ты – благородный олень, и именно тебя император назначил жрецом нашей обожаемой богини Сю Сю Сю! – поддержал его Бу Жуй и тут же добавил, отвернувшись и повысив голос: – Эй, ты! Чумазый! Как там тебя!
– Д-день Ко П-пай, п-почтенный г-господин воин, – прозаикался дрожащий голос откуда-то из-за спины Серафимы.
– Да, ты! Чего уши развесил! Подкидывай дровишек-то в очаг, чтобы угли зрели! Или про бессмертие размечтался? Тогда тебе надо имя сменить – Шей Гу Бу!
Почтенные господа воины и примкнувший к ним жрец расхохотались.
– Д-дрова кончаются, почтенные господа, – промямлил День. – Я и так старательно разбиваю сучья, чтобы было жару побольше, но…
– Да ты их, поди, опять сам жрешь, таракан недодавленный! – проревели вояки. Раздались звуки ударов, падающего тела – и шаги.
– Пойдем, пробежимся по лесу, братцы, соберем дровец.
– Так ведь не наше это дело, Бу Ду Чо. Мы – воины, а брат Не так вообще жрец. Пусть этот клоп валит за дровами! – возразил Жа.
– Ну уж нет, – в голосе волка сквозила странная безнадежность. – Я лес люблю… А теперь, когда человеком стал, совсем редко там бывать приходится. То не человеческое дело, это не человеческое… Воин, забодай тебя улитка! А воевать-то с кем теперь? Тех съели, эти теперь на нашу дорогу носа не кажут, а если деревенских тоже съедим, у кого скотину и вещи будем брать?
– Это да… – закручинился Жа. – И кто только придумал, что у людей жизнь простая… Сожрешь не того – и без штанов остался.