Шрифт:
– К-кабуча… – прохрипел чародей. – Как первое впечатление… оказывается… бывает обманчи…во.
И тут он всё вспомнил. И дорогу из Даньдая, и ожидание нападения оборотня, и… и… и…
И всё.
Всё, что произошло после внезапно налетевшей бури, уходило в обитые ватными одеялами лабиринты памяти – и не желало возвращаться.
Не теряя времени на подозрения и рассуждения, он попытался вскинуть руки в заклинании – и обнаружил, что не может шевельнуть и пальцем. Рванулся встать – и не смог двинуться с места. Хотел повернуть голову – но она словно приросла затылком к подушке, на которую ее положили [48] .
48
"Подушка – к простыне. Простыня – к матрасу. Матрас – к кровати. Кровать – к полу. Должно же быть хоть какое-то оправдание тому, что эта бестолковая голова не может сдвинуться ни на волос!"
– Не волнуйся, таньваньский монах, – огромная когтистая лапа нежно потрепала его по щеке, оставляя саднящие полосы. – Ты у нас – почётный гость. Твое пребывание сделает нас всех счастливыми. И бессмертными.
– А как насчет сделать бессмертным меня? Или хотя бы счастливым? – проговорил Агафон лишь для того, чтобы убедиться, что хоть какая-то часть тела осталась в его власти.
– А разве подвиг монаха не в помощи тем, кто нуждается? – пропел слева сытый ангел. Агафон вывихнул бы глаза, тщась рассмотреть говорившую, но она сама показалась в поле его зрения. Маг впервые за несколько минут выдохнул с облегчением: значит, она ему не померещилась, и к чудовищу не имеет никакого отношения.
– Моя супруга спросила, что тебе надо для счастья, – пророкотало страшилище.
– Быть в состоянии пользоваться своими конечностями – для начала, – забыв про ангела, брюзгливо огрызнулся Агафон.
– Ну… пока попользуйся, – монстр пожал плечами, обтянутыми желтым в драконах халатом, развернулся и вышел из комнаты.
– Спокойствие и Процветание бывает таким непредсказуемым и безжалостным, – вздохнула красавица, прикрывая веером личико по самые огорченно взметнувшиеся бровки.
Агафон познал дзынь. Что могло быть хуже непредсказуемого спокойствия? Наверное, только безжалостное процветание.
– Почему я не могу встать? – слабо пробормотал он, погружаясь в серый мир, доступный только магам, мир, где можно было увидеть ткань заклинаний.
– Эй, ты не спи! – раздался недовольный голосок где-то в соседнем измерении. – Ты должен быть сильным и бодрым! Я прикажу тебя… накормить! Или напоить?..
– По…мыть… – не понимая, что говорит, промычал чародей, не отрывая мысленного взгляда от прихотливого переплетения нитей удерживавшей его сети. Синяя нить… малиновая… мятная… с обертонами горелой бумаги… горячая… солёная… Узел… еще узел… и еще… Хитро затянуто… живое… подкачка идет… постоянно… откуда-то… Кабуча… Пока не прекратится, не разорвать… О том, чтобы распутать такое… и думать нечего… Откуда подкачка?.. Откуда начать разматывать?.. Откуда?!..
– Монах… как там тебя… прекрати спать! – недовольный голосок ангела звенел, казалось, над обоими ушами сразу. – В конце концов, это невежливо! Га Ду Дай, потряси его за плечи!
– Может, он замерз и впадает в спячку, моя госпожа? – неприятный женский голос – точно сухостоина скрипела – прошелся по слуху, обостренному магией серого мира, как пилой.
– Это же человек, а не какая-нибудь жаба!
– Говорят, монахи не едят мяса, и от этого кровь у них холодная и жидкая, – проскрипела Га – облизываясь, мог бы поклясться Агафон.
– Тогда пошли за горячей водой!
– Все слуги ушли готовиться к пиру.
– Ты имеешь в виду, что за водой должна идти я? – у каждого здравомыслящего существа, какова бы ни была их кровь, при звуках этого голоса она должна была стать холодной и жидкой, как разбавленная вода.
Раздался грохот падающего тела.
– Простите глупую вашу рабу, моя просветленная госпожа! Сейчас будет сделано! Найдено! Послано!
Возня на полу… стук закрывающейся двери… и тишина.
– Монах?.. Десять адовых судей и башня Пяти фениксов! Эта глупая фрейлина ушла и не потрясла его! Что мне теперь, самой?.. Хотя… рано или поздно…
Нежные ручки взяли его за грудки и несколько раз встряхнули. Раздался мощный чих и не менее мощный ах: это лоб красавицы ударил его по подбородку, вырывая из погружения в серый мир и едва не отправляя в нокаут в этом. Похоже, пыль вотвоясьских дорог только и поджидала сего момента.
Глаза Агафона распахнулись, и первое, что он увидел – потрясенную деву с медленно зарождающимся желваком над правым глазом. Носик ее страдальчески сморщился, брови тревожно сдвинулись, а рука потянулась к болезненному местечку. Неизвестно как волшебник вдруг понял, что когда она дотянется и нащупает, тут разразится такое…
– М-меня зовут Агафон! – торопливо выпалил он.
– Как? – рука застыла на полпути.
– А. Га. Фон, – не желая наступать на одни грабли дважды, тщательно повторил он.
– Ао Гуан Фынь?
– А!.. га, – не желая больше испытывать судьбу, передумал и подтвердил он.
– Но мне казалось, что имя твое должно быть что-то вроде Сунь Юань… или Суй…
– Нет-нет-нет! – испуганно заморгал он. – Ао Гуан Фынь меня вполне устроит!
– Святой человек… – благоговейно покачала головой красавица, молитвенно складывая перед собой руки.