Шрифт:
1997
«…Кто мне глаза закроет…»
2011
Московская поэма
Поэт, печалью промышляя…
…но предзимьезатягивалось; стылая земля,растерянная, млела и томилась;и оттепелей грязь его и сыростьслоились густо, и в густом замесес листвой мешались; слякотны и нагистояли дни от Покрова до днясвятого Иоанна Златоуста,когда ударил утренник впервые,предзимье льдом сковавший, – и онав двойном потоке, поскользнув, упалана перекрёстке дымном и не встала,задавленная насмерть; а колени,которые – вчера ещё, иль ночью,иль час назад – распахнуто сжималимужские бёдра и счастливо бились,теперь недвижны были и мертвы.Темнел народ одеждами. Над нимикурился пар дыханья, и клубилисьдымы – сплетались, исчезали, тая, —как ангелы витали. А под нимиона лежала мёртвая, одна.Недвижная, нездешняя. И в лицахтемнела радость тайная, и лицаспокойны были ясные, но Богав них не было.И холодочек счастьяпо спинам полз распластанным зверьком:«Не я! Не я!»Мы мимо шли с женойбеременной. Тридцатую неделюона носила плод – апрель безумьееловый бор костёр безумье привкустокайского безумье снег – и шубкана предпоследней пуговице снизу(на третьей сверху) не могла сомкнуться,как ни старались, и, боясь простуды,её живот неправильно-округлыйукутывали шалью шерстяной.Дымы сплетались, исчезали, тая.И пробивался сквозь толпу с ворчаньемстальной старик (как видно, бывший соколиз тех ещё – из песенных – времён,к смертям привычный), – не пугаясь крови,задумчиво бесстрастной палкой тронулрябой асфальт, подёрнутый ледком:«Не я! Не я!»И колченогий, рыжийщенок лизал солоноватый лёдв прожилках крови – и загривок вздыбил,неведомое чуя. Но к немууже бежала девочка, ошейникдержа в руках, берет на лоб надвинув,и по плечам её косичка билась,как пойманная бабочка:«Не я!»И на жену взглянув, я тотчас понял,что не люблю её и ненавижуеё за радость жадную в глазах,которые блестели и кричали:«Не я! Не я!»Но испугавшись сразу,что ненависть останется, что яи вправду разлюблю её такую —под локоть взял и прочь повёл, – стараясьслучайно не взглянуть в её глазаи не увидеть вдруг, как жадно ноздривздуваются – и как дрожат и ловятслабеющий пьянящий запах крови.А вечером – она уже спала —я подошёл, таясь, к её постелии долго-долго, заслонив от света,в её лицо покойное смотрел.И по тому, как просветлела кожа,как дрогнули ресницы, как вздохнула, —я понял, что её душа вернуласьиз тёмных странствий, где она блуждала,от перекрёстка, где чернеет кровь.И вновь и вновь я, содрогаясь, видел —пьянеют ноздри и лицо смеётся:«Не я! Не я!»Убить её. Как просто!Сомкнуть покрепче и надёжней пальцы,и на лицо подушку, чтобы всхрипыне вырывались. Как легко. Как просто.Она лежала навзничь, запрокинувлицо к стене, губами улыбаясь —и горлышко синело. Как легко!Ей умирать во сне не больно будет.Побьётся вяло, а потом затихнети вытянется телом, и с ладонейисчезнут знаки. Просто и легко.Спи, милая. Тебе не будет больно.Никто т в о е й м и н у т ы не увидит,никто не притворится скорбным, радостьникто в глазах обманчивых не спрячет,не засмеётся. Сам тебя омою,и в чистое одену, и оплачу.Спи, милая. Тебе не будет больно.Пока ты спишь, пока ты не проснулась,прощусь с тобой. Как прежде, поцелуюизгиб локтей, излучину коленей,виски, ладони, пахнущие летом,лицо, глаза, и розовую спелостьсосков, и бёдер сумрачную тень.И живота дыханье чуть живоесолью с моим дыханьем – и услышу,как ты живёшь, как бродит кровь по телу.В последний раз сольём дыханья наши…Она спала, безмолвная. И молчастояла ночь огромная, живая.Она спала в последний раз, не зная;не думая о смерти.Я услышал,как бьётся сердце ровное, а нижедругое сердце билось…Там, внутри,ребёнок наш – неведомый, невинный —спал тёмным сном беспамятства и воли,и на меня, наверное, похожий,он жить хотел, он властвовал:«Не я!»Неведомый, невинный…И впервыестал смысл понятен слов о пуповине,которой мать с дитём обручена, —живём, её не чувствуя, не видя,но будет час – и в муке сердце рвётся,захлёбываясь кровью (весть в дороге,а ты – о д и н); и нет хранящей связи,единственной, быть может, меж людьми.Но если так,то в час предзимья льдистый,когда вокруг мы радостно толпились —был человек один, и в смертной мукедуша рвалась, и стыли кровь и слёзы, —а о н не знал – откуда боль и страх.Как одиноки мы… 1982–1985
ЦАРСКОЕ СЕЛО
«В родной стране – родной страны не знать…»
1986
«Ты вернулся в тот город…»
1994
Воспоминания в Литинституте
1987
Немногим
1986
«В долгие ночи холодной зимы…»
1983
«Это мы. Это наше густое вино…»
1988
Каменный век
1986