Да.

Она вспоминала пьянящую ночную атмосферу, когда смывала косметику, отматывала кусочек туалетной бумаги, укладывалась в кровать, с блаженством вытягивая руки и ноги.

А еще Саша прекрасно знала, что завтра пойдет опять. Убежит.

К людям. К выпивке. К счастью.

…Они танцевали близко, со всех сторон окруженные беснующейся публикой. Незнакомец был не такой красивый, как Макар, но накачанный и темнота клуба скрывала его лицо, чтобы избежать излишнего разглядывания, разбора на недостатки, которые могли все испортить. А портить не надо было, не надо было нарушать работу системы. Клубная атмосфера живет свей жизнью, как будто это все понарошку, будто социальных ограничений не существует и можно довериться своей похоти. Атмосфера похоти рождает ответную похоть. Незнакомец, Первый, как окрестила его Саша впоследствии, потому что не запомнила имени, сел рядом с ней у стойки бара, заговорил на общие темы, угостил парочкой коктейлей и когда она уже весело смеялась, согласно всемирным законам соблазнения, за руку повел танцевать.

Он был милый, этот Первый.

Парень начал потихоньку сокращать дистанцию, сначала ненароком приобнимая ее за талию, нежно держа за руки во время движений, а потом привлек к себе и осторожно, без давления – за что и был потом вознагражден – стал целовать шею, облизывать кусочек ушка, постепенно переходя к губам. И тут, когда в нее проник язык чужого парня, Саша ощутила нечто для себя новое – проблески желания. Она так удивилась, будто вдруг на землю спустились инопланетяне. Как это возможно, возбудиться на раз, да еще с незнакомцем?

А желание не хотело осмысления и все больше разгоралось, пока не поглотило всю ее плоть. Она дико впилась ему в губы, придерживая за затылок голову, прижалась к мускулистому телу и ощутила – да ощутила через джинсы и предубеждения – как привстает его член. Привстает – замечательное определение этого пограничного состояния. Незнакомец радостно улыбался, не веря своему счастью завалить-таки сегодня красивую девушку, и Саша тоже улыбалась, потому что эти полгода она считала себя мертвой для секса. И тут, словно громом поразило.

Она женщина. Она желанная. Она хочет сама. И сейчас неважно кто войдет в нее, неважно, что лобок у нее небритый – ну некому было там бывать, лишь бы это произошло поскорее. Ей управляла вагина – ведь почему-то про мужчин говорят, что им движет член, дак и Сашей в тот момент двигал самый энергетический орган.

Можно довериться своей похоти, да? Темнота все скроет?

– Я хочу тебя, – да, это она сама, ее рот прошептал Первому на ухо. – У тебя есть резинки?

– Да! – слишком громко выкрикнул он, продолжая целовать ее шею. – Поехали ко мне?

– Нет, я хочу прямо сейчас, – почти во весь голос стонала Саша, и чувствовала – желание достигло такой силы, что она прямо сейчас пойдет в туалет и отымеет себя своей же рукой. Нестерпимо!

Незаметно они переместились в туалет. Как повезло, что он не делился на мужской и женский с мелкими кабинками, а был полноценной микро комнаткой с тяжелой дверью. Саша попой оперлась на край стола с раковиной и еле сдерживала внутренний жар.

Она боялась, что будет больно, поэтому внутренне напряглась, но волноваться было не о чем – после кесарева ее влагалище осталось узким, почти девственным, а естественная смазка, генерируемая желанием, должна была подстраховать. Первый продолжал бешено ее целовать, расстегнул пару пуговиц, чтобы освободить грудь, а Саша, тем временем занималась ширинкой, чтобы наконец увидеть, что ее ожидает. Когда терпеть было невозможно, она сама задрала юбку и повернулась к Первому своим лучшим местом, и он понял, что медлить не стоит.

Как. Это. Хорошо.

После этих выходных, которые перевернули ее жизнь, начался новый этап, в котором Саша купалась в море секса, радости, алкоголя и неосознаваемого страха.

Сразу после первого посещения бара она отлучила ребенка от груди, чтобы он больше ел и лучше поправлялся, набирал массу, а не тратил силы на высасывание молока. Официальная причина была именно в этом, а еще – как большой бонус к празднику – Саша получила свободу пить, когда она хочет и как хочет, не затрагивая при этом здоровье ребенка. ___ на удивление легко расстался с грудью, а может, в нем была та терпимость к изменениям, которая отсутствует у страждущей личности? А может, слово “изменения” вообще не имело для него значения?

Теперь пятница и суббота были волшебными, долгожданными днями. Днями, когда она превращалась в свободную, задорную, легкую на подъем девушку, которая не думает ни о чем, кроме мимолетных эмоций. Она выезжала в один бар, веселилась там, легко находя себе пару для секса, а перед этим выпивала несколько коктейлей для приличия и настроя. Потом, по обстоятельствам, могла переместиться в другое место и в эту же ночь заполучить еще один член.

Трахалась бездумно, остервенело, наркомански много. Мужчины разного возраста проходили через нее – самому молодому было 19, а самому взрослому 38 – разной внешности, но все, естественно, красивые, разных интересов, так ей было, о чем с ними поговорить, и точно разного вероисповедания, но тут уже Саша не интересовалась. Она четко для себя уяснила – красивой девушке почти ничего не надо делать, чтобы получить красавца – не принципиально каких моральных качеств и умственных способностей – для сексуальных утех.

Они почти не оставляли след в ее памяти. Какая разница с кем, если красив и ее тянет? Какая разница как? Что он о ней подумает и кем будет считать женский пол? Тьфу, это самое последнее, о чем она могла думать, возможно, потому что не питала иллюзий насчет себя и своей ценности. Раньше она, как и большинство ее подруг, не сговариваясь и даже обижаясь на такую формулировку, пыталась себя продать как можно дороже. Надо отдать им, ей и подругам, должное, они уповали не только на святое место, но и на образованность, собственный высокий заработок, карьерные достижения, разноплановость личности. Они хотели найти себе как можно более выгодную партию. Наверное, это не то же самое, как продать себя за деньги, но если они имели цену, выраженную пусть не в денежном эквиваленте, то значит не все было кристально честно. Социализация, все дела.