Саша подошла к большой стойке, где обычно сидели две медсестры, но сейчас на посту никого не было. Она отошла к окну и зависла, разглядывая, как люди – к кому они идут, кто это, куда? может больных навещают родственники или мужья? – ходят, разговаривают, стучат по экрану телефона, в стремлении выстучать истину и получить нечто важное, грустят, задумываются, напрягаются, улыбаются, но последнее совсем редко, живут. Если бы она не была в сомнамбулическом состоянии, то явно съела бы себя изнутри от ожидания. Оно выжигало внутри дыру, и здравый смысл боролся со слепенькой, старенькой, уже вышедшей из моды, надеждой.

Надо посмотреть как там ____ . Большая красная шапка лежала на полу, Саша подняла ее и оглянулась. Пока она копалась в своих мыслях, коридор почти полностью опустел. Только женщина робот совершала “променад” почему-то не на улице – хотя многие мамочки, которые долго лежали в отделении, с удовольствием бежали на прогулки по территории – а по длинному кишкообразному коридору.

– Ваш ребенок потерял? – нагнав их, спросила Саша и почему-то смутилась своему вопросу.

– Он не мой, – на автомате ответила женщина-робот. – От него отказались родители, а я – сопровождающая няня от фонда. А шапочка его, да, спасибо.

– А после? – еле слышно выговорила Саша.

– Что?

– Что будет с ним после больницы?

– После его отвезут в Дом малютки, – улыбнулась няня, – и там хорошо позаботятся.

Они стояли в нелепом молчании и вдруг женщина произнесла:

– Я видела ее родителей, вернее мать. Наркоманка и алкоголичка. Хорошо, что отказалась, а не выбросила голодного ребенка на помойку, или в морозилке не закрыла…

Сашу передернуло, а женщина-робот с таким видом, будто смаковала чужие страдания, рассказывала жуткие случаи и подробности, которые встречались в ее практике. Саша начала ощущать запах от женщины, которому ранее не придавала значение – еле уловимый, порицающий, нафталиновый, медикаментозный, мерзотный в своем цинизме. Саша еле скрывала отвращение и уже хотела убежать под предлогом ухода за ребенком, как сзади неожиданно услышала свою фамилию.

И она поняла. Врач.

Нервное напряжение захватило ее целиком. Тетка-робот с явной профессиональной девиацией мигом испарилась, а Саша повернулась и на ватных ногах пошла за молодой медсестрой, любезно решившей ее проводить. Но как только они вышли за пределы отделения, медсестра показала ей путь – прямо, налево, пятая дверь справа – сунула в руки историю болезни и объяснила:

– Я буду посматривать, не проснулся ли ребенок.

И Саша пошла.

Идти она старалась как можно медленнее, но через семь минут уже стояла у двери. Колупнула неудачно выросший заусенец и смотрела, вслед за ним медленно отслаивается кожа. Капелька крови. Совсем не больно. Но посмаковать боль ей не дали, дверь открылась и из нее вышел симпатичный светловолосый врач. Саша хотела открыть рот и окликнуть его по имени – отчеству, ведь в лицо своего врача не знала, но оказалось, что это была ординаторская. Это ее еще больше смутило. Она хотела поговорить тихонечко, наедине, за закрытыми дверями, но в просторном кабинете стояло несколько столов, за тремя из них писали в историях болезни, работали за компьютерами и пили чай с печеньем другие врачи. Чай с печеньем и боль всей ее жизни.

Она сделала несколько шагов и растерянно замерла, пока ее не позвал крупный, взрослый мужчина в белом халате, с усталым взглядом и невероятно большими руками. Саша даже невольно и совершенно глупо подумала – как же он с такими широкими пальцами считается одним из лучших нейрохирургов в больнице?

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – указал врач на стул, предлагая Саше сесть и принимая из ее рук историю болезни. – Я осмотрел вашего ребенка вчера в процедурной, но решил поговорить в удобной обстановке. Расскажу об общем состоянии и операциях, которые ему потребуются.

Он говорил спокойно, немного даже холодно, отрешенно, а как же иначе, ведь через него проходили десятки, сотни и тысячи детей, не будет же он каждую тяжелую судьбу примерять на себя, сочувствовать и сожалеть матери. Нет, конечно, врач же не бабка-плакальщица.

Тот разговор странным образом отобразился в Сашиной памяти. Сначала, ей казалось, что на голову надели подушку, и она слышала не конкретные слова, а нечто непонятное, будто на другом языке преподнесенное. На секунду она подумала, что отупела, потом – что сошла с ума, а затем в ушах начал нарастать шум, который не прекращался до конца долгого разговора. Она думала, что и не вспомнит ничего, но потом, вернувшись в свою палату и уставившись в свою пресловутую зеленую стену, начала по крупицам восстанавливать весь разговор. И заучила его наизусть, слово в слово. Повторяла с той же холодноватой интонацией, которую избрал врач для сообщения такой важной – и страшной – новости. Главное она поняла совершенно точно.

____ никогда не будет здоровым.

Она думала, что никогда больше не сможет смеяться. Что нет в мире такого, что заставит ее улыбнуться. Что не заставит ее сменить больничный и уже надоевший халат на симпатичную шелковую пижаму вечером, и новые спортивные штаны с футболкой днем. Вещи она заказала через интернет и спокойно забрала заказ внизу, у проходной. И никаких вопросов от подруг и кого-бы то ни было еще. Только обыденный – и чем-то из прошлого приятный – вопрос от курьера: “вам нужен чек?” Зачем в 21 веке иметь друзей для посещений в больнице, если ты и так всегда окружен людьми, а все что угодно тебе привезут такие милые курьеры?

Спустя три-четыре недели Саша привыкла к больничному укладу и уже не тосковала. Она потихоньку оттаивала и находила себе множество дел, видимо ее психика сама собой старалась отвлечься, чтобы не сойти с ума. Кто бы что не говорил, а жизнь продолжалась. Человек ко всему привыкает. Это было удивительно, но это было так.

Дети были детьми, хоть и особенными, больница была больницей, но терпимой, страдания невыносимыми, кто бы что не делал, но со временем притуплялись, а матери были сильнее любого мужика.