Шрифт:
— Что иначе? — прошипела дочь. — Ты взяла бы Богдана себе?
Пришлось кивнуть.
— У меня бы не было выбора.
— Выбор есть всегда. И ты выкинула моего брата, как выкинула меня…
— Ты сама ушла! — не выдержала уже я капитального наезда.
— Я сбежала! Ты Барсика больше любила, чем меня. Я тебе второго кота приволокла, чтобы Серому жизнь сахаром не казалась!
Я снова прижалась взмокшей спиной к спинке стула.
— Это ты сейчас все на ходу сочиняешь? — еле прошевелила я губами.
— Я тебе как на духу сейчас говорю. И готова сказать папочке и про Савку, и про себя, и про все, что угодно. Чтобы ему наконец стало плохо! Как было плохо мне!
Я зажмурилась и принялась считать до десяти, чтобы не сказать ребенку гадость. Какие же они, какие же они все неблагодарные эгоисты…
— Только сначала уволься и освободи квартиру, за которую платит отец.
— То есть ты снова выбираешь его, а не меня?
— Такого выбора никогда не стояло! — шипела я слишком громко.
— Такой выбор стоял. Такой выбор ты сделала, когда сделала Богдана. Это все ты! Без тебя у Алексея Михайловича ничего бы не получилось. Побурлил бы, побурлил, да затух!
— Три года! Он изводил меня три года! — шарахнула я по чужому столу кулаком, не жалея ни презренный металл ножек, которые у стола чуть ли не подкосились, ни свои несчастные пальцы, которые безумно заныли.
— Я уволюсь, — проговорила Оливия тихо и встала, чтобы схватить куртку и сумку. — На свадьбу можете меня не приглашать. Не приду. Я передам от тебя Савке привет. Не переживай.
Я вскочила и схватила дочь за руку, но она вырвалась.
— Пожалуйста… — почти взмолилась я, хотя и не смогла повысить голос даже на один тон.
— Это моя жизнь, мамочка. Разбирайся лучше со своей. Пока с ней не разобрались другие.
Она развернулась и вышла. Я села и с трудом подняла руку, чтобы подманить официанта для оплаты неоконченного обеда. Руки тряслись и с превеликим трудом подчинили себе молнию сумки, но держать руль не могли. Я сжала ими телефон и вызвала номер Супрядкина.
— Бросай все и приезжай домой! — сказала я в трубку и замолчала.
Домой — как вырвалось-то легко, но разве это его дом?
— Что-то с Оливкой? Где она, черт возьми?
— С ней все хорошо. Приезжай домой. Я буду там минут через сорок-пятьдесят. Как пробки будут…
— Что стряслось?
— Ничего. Просто приезжай. Пожалуйста. Если у тебя встреча, — спохватилась я, — то это ждет. Приезжай, когда сможешь…
Только не тогда, когда я уже не смогу говорить… С тобой. О главном. О нашей единственной дочери.
Глава 10.1 "Чистые руки"
Нет ничего противнее теплой водки, но именно ее я налила в две рюмки, ожидая своего благоверного. Жаль, черного хлеба не купила по дороге. Времени не было. А то вышли бы настоящие похороны… нас как родителей.
— Ты хочешь, чтобы я совсем поседел? — рухнул на меня Супрядкин прямо через порог, имитируя какие-то звериные объятия. — Висков мало?
Я еле выбралась из-под его туши, лишь чудом оставшись в вертикальном положении.
— Мне руки мыть или я без ужина? — решил он начать с шутки наш нешуточный разговор.
Догадался, что дело пахнет керосином. Руки всегда должны быть чистыми, даже когда они грязные от копания в чужом белье.
Коты рядком уселись на диван, точно зрители сюрреалистического кино. Нет, трагикомедии. Да нет же, просто комедии — бытовой, дешевой.
— По какому поводу пьем?
Лешка не протянул руки к рюмке, просто уставился на водку взглядом. Пустым, уставшим. Тяжелый день? Или тяжелые думы?
— По печальному. Твоя дочь сказала, что нас ненавидит. Не хочет иметь с нами ничего общего.
Лешка перевел взгляд на меня и не изменился в лице.
— Это не новость, — выдал он еще более устало. — Что-то новенькое есть? Саша съехал? Сергей был послан лесом? Кот ее где собирается жить? С нами?
Мне захотелось выплеснуть водку ему в харю. Вот серьезно захотелось… Ему все пофиг? Так, что ли?
— Ты не понимаешь, что происходит? Вот совсем не понимаешь?
— Да я все понимаю уже не один год, — он выпрямился на стуле, на котором сначала развалился. — Не понимаю только, почему это для тебя стало такой новостью.