– Бедняжка Анна, – Лея встала из —за со стола и начала собирать тарелки. – Что еще тебе рассказал твой Генрик? —спросила Лея, унося посуду на кухню.

– Ничего особенного, – в вдогонку жене сказал Пассенштейн.

– Надеюсь ты попросил у него помощи? —вернулась Лея в гостиную.

–О чем ты? —побледнел Пассенштейн.

– Ну как же, —Лея с удивлением посмотрела на мужа, —у Рахель нет зимней одежды. Ты забыл, что —ли. Я ума не приложу, где взять и что продать.

– Да как я попрошу.

– Ну сам тогда думай, – перебило его жена. – Почему об этом я одна должна думать, – Лея обиженно посмотрела на мужа и увела Рахель умываться.

Пассенштейн встал из—за со стола и подойдя к окну, выходящему во внутренний дворик, посмотрел на часы. Стрелка чуть перевалила за шесть часов. Попросить о помощи Генрика Матецкого, проговорил он эти слова Леи про себя и его сердце застучало.

На Мурановскую площадь Абрам Пассенштейн пришел за пятнадцать минут до встречи.

Немного спустившись по улице Налевки, Пассенштейн увидел кирпичную стену ангара трамвайного депо, примыкавшего к площади с улицы Мурановская. Затем Пассенштейн услышал, как загрохотал въезжающий в депо трамвай. Раздались крики рабочих. Пассенштейн вдруг представил, как он пройдет метров двести до депо, сядет в конец пустого трамвая, а кондуктор, с самой головы трамвая будет кричать, мол не положено, садитесь на остановке, но он только улыбнется, а кондуктор, произнеся дежурные слова, естественно отвернется. Затем трамвай даст медленный ход, и дребезжа выскочит на арийскую сторону, на улицу Бонифратерская, и застучит по знакомым местечкам. Пассенштейн улыбнулся про себя, развернулся и в задумчивости прошел еще несколько шагов. Посмотрев на часы, он поднял голову и огляделся по сторонам. Народу было немного, где —то кричали дети, но кого он ожидал не было видно. А вдруг не придет? Что, собственно, знал Пассенштейн о нем. Ну да, он не был виновен в том жутком преступлении, но преступником, вором то он был. Теперь вот контрабандист. Скрылся под чужой личиной, под чужим именем и спокойно гуляет на арийской стороне. Пассенштейн занервничал, оглядываясь кругом. Однако, все его тревоги были напрасными: Новак показался на площади со стороны улицы Францишканской. Заметив его, Пассенштейн в нетерпении быстрым шагом пошел к нему на встречу.

– Здравствуй еще раз, – широко улыбнулся Пассенштейн, крепко пожав руку Новаку, который в ответ улыбнулся и молча кивнул головой. Пассенштейн не отпуская руки Новака, как —будто бы боясь, что тот убежит.

– А ты изменился, заматерел, – сказал довольным голосом Пассенштейн. Новак тоже внимательно посмотрел на полицейского. От прежнего адвокатского лоска не осталось и следа. Вроде улыбается так же, но какой—то тоскливый что ли.

–Давай пройдемся, – предложил Пассенштейн и они, не сговариваясь вышли на улицу Налевки и неторопливо пошли в сторону людной Францишканской улицы.

–Слушай, сегодня утром на блокпосту полицейские звали тебя по фамилии Новак, я не ослышался? —спросил Пассенштейн.

–Нет, не ослышались, —неловко ответил Новак.

–Значит ты теперь Новак, —засмеялся Пассенштейн. —а звать —то тебя как?

–Пшемисл, —ответил Новак, опустив глаза. – Пшемисл Новак.

– А почему Пшемисл Новак, если не секрет?

– Да какой секрет, —виновато улыбнулся Новак. – когда немцы зашли в Варшаву, я залег на дно от греха подальше, – Новак ухмыльнулся, взглянув на Пассенштейна. —В шести километрах от моей родненькой Праги есть село Зеленка. Там я и подрядился к одной старушке – божий одуванчик, потом понравился я ей чем —то, прижился у нее. Она сына потеряла в тридцать девятом. Призвали его в армию. Как он ушел, так и пропал. А фамилия у старушки Новак. Ну вот, – улыбнулся Новак.

– То есть фамилию ты не просто так взял?

– Да обычная фамилия, – Новак пожал плечами.

– А документы как сделал?

– У меня знакомый есть, —чуть наклонившись, тихо произнес Новак, посмотрев по сторонам, – лучше всех в Варшаве рисует документы, но и берет правда, —ухмыльнулся он.

– Хорошо делает? —замедлив шаг, спросил Пассенштейн.

– Я же говорю, лучше всех.

– Это хорошо, очень хорошо, —улыбнулся Пассенштейн и посмотрев на Новака, спросил. – Ну а контрабандистом как стал?

– А что еще было делать, – ответил Новак, пожав плечами. —Вернулся в Варшаву в сороковом, а дружки все мои уже за стеной. Вначале нашел их, ну а потом пошло —поехало, – ответил Новак и полез в карман пиджака за папиросой. С минуту они шли молча и дойдя до Францишканской, не сговариваясь свернули направо.

– Ну а вы— то как, пан адвокат, рассказывайте, —прервал молчание Новак.

– А что про меня рассказывать, сам все знаешь, – тоскливо ответил Пассенштейн.

– Давно в полиции? —осторожно спросил Новак.

– С зимы сорок первого. Один знакомый предложил. Тогда в полицию как раз набирали людей, из бывших военных, полицейских и адвокатов, – Пассенштейн ухмыльнулся и посмотрел на Новака, —среди евреев Варшавы полицейских и военных ничтожное число, так что в еврейской полиции сейчас одни адвокаты, представь себе.

– Ну большинство на адвокатов не похожи, – съязвил Новак.

– Есть и бывшие преступники, —добавил Пассенштейн.

– А живете где?

– Здесь не далеко, на улице Островской.

– В общем, вижу, устроились вы, пан адвокат, – засмеялся Новак.

– Как видишь, —тихо сказал Пассенштейн.

– А пан Эйдельман, как поживает? —спросил Новак, внимательно посмотрев на Пассенштейна. Тот остановился.

– Пана Эйдельмана больше нет, —тихо произнес Пассенштейн.

– А где он? —с недоумением спросил Новак.

– В январе ушел покупать дрова на рынок и пропал. Обыскали все гетто, во всех щелях, но увы, как сквозь землю провалился.

– Да, – потянул Новак, покачав головой. —жалко.