Она дрожит в моих руках, а я крепко прижимаю ее к себе и стараюсь даже не дышать. Спрашивать сейчас, наверное, не стоит, но я все равно задаю вопрос:

— Расскажешь?

Она лишь всхлипывает и мотает головой, давая понять, что ничего рассказывать не хочет. Я пытаюсь понять ее отказ, но это дается мне сложно. Я хочу, чтобы моя дочь, как и прежде, делилась со мной всем. Ведь раньше было так. Почему же сейчас все изменилось?

— Я не знаю, что делать, — вдруг произносит Маришка. — Не знаю, мама…

— Расскажи мне, я постараюсь тебе помочь.

Дочка вздыхает и нехотя отрывается от меня, вытирает мокрые от слез щеки и произносит.

— Глеб. Я… мы с ним… мы встречались, пока вы не были вместе, — произносит она. — Потом думали, что все будет несерьезно и вы разведетесь, но вы вместе и… я не могу.

По ее лицу снова скатываются слезы, которые она не в силах сдержать.

— Он гуляет с другими девчонками, а мне невыносимо это видеть. Мне больно, понимаешь? Я сказала, что мы не можем быть вместе и он…

Притянув дочку к себе ближе, обнимаю ее за плечи. Вот что я могу сказать в этом случае, если чувствую себя виноватой и не могу сказать: “Не обращай внимания, дочка, встречайтесь”.

Несмотря на то, что я предполагала подобный исход событий, сейчас я не знаю даже, что говорить дочери. Она явно расстроенная и ждет от меня какой-либо поддержки, а я не могу ей ее дать, потому что понимаю — сейчас не самое лучшее время для их чувств. Раньше, не будь никакого скандала, я бы незамедлительно сказала, что в этом нет ничего страшного, они друг другу не родные и нет причин паниковать, но сейчас…

Я понимаю, что Давид прав: стоит только журналистам узнать о том, что наши дети состоят в отношениях, как на нас тут же нападут с новым скандалом. Я даже представляю заголовки этих статей, и мне становится дурно.

Именно потому, что ничего путного сказать не могу, просто обнимаю дочку и плачу вместе с ней. Мне тоже больно потому, что больно ей. Я знаю, как это неприятно, когда ты не можешь быть с любимым, когда сомневаешься, а в восемнадцать, когда тебе кажется, что кроме этого человека не существует больше никого, и вовсе становится плохо и тяжко.

— Мам… а у тебя была первая любовь? До папы? — вдруг спрашивает дочка, и я киваю.

— Была. Его звали Леня. Он был на пару лет старше и тогда мне казалось, что никого другого у меня не будет.

Эти воспоминания прекрасны, на самом деле. Я понимаю, что тогда действительно думала, что эта любовь навечно. Конечно же, это не так.

— И что было потом? Вы расстались?

— Мы повстречались всего месяц, я узнала его получше и поняла, что не просто не люблю его, он мне противен.

— Глеб тоже будет мне противен? — с сомнением спрашивает Марина.

Я бы хотела сказать ей, что так обязательно будет, но вспоминая Леню и Глеба, знаю, что на это рассчитывать не придется. Леня был парнем из деревни, неправильно ел, разговаривал, как гопник и вел себя с девушкой, как с другом. Глеб же… я не знаю, как он ведет себя с девушками, но с виду он парень популярный среди женского пола. И я откровенно понимаю почему.

— Я не знаю, но твоя любовь пройдет. Как и его.

— Он вообще меня не любит, — с запалом произносит Марина. — Я думала, что он говорит искренне, что я действительно ему дорога, а он… он просто играл.

Не уверена, что это так, потому что помню его реакцию на то, когда я сказала, что мы с Давидом будем вместе. Вряд ли он совсем ничего не чувствует к моей дочери, но ведь явно делает все, чтобы убедить ее в этом. Убедить мою дочь в том, что между ними ничего быть не может и он нашел себе другую девушку. Или даже девушек. Так же будет лучше?

Вечером решаю поговорить с Давидом и узнать, удалось ли ему что-то узнать от Глеба. Муж отрицательно мотает головой.

— Сказал, что его девушки не моего ума дело и попросил не лезть в его личную жизнь. Настоятельно попросил, — с ухмылкой говорит Давид. — А Мариша? Рассказала что-то?

— Она любит его, — с грустью в голосе произношу я.

Давид лишь понимающе кивает и не знает, что сказать. Как и я. Мне сложно предполагать, что будет дальше, но я согласна с ним на счет того, что будет слишком странно, если мы позволим им встречаться, разворошим осиный улей, а потом наши дети поймут, что они не нужны друг другу. Их отношения могут быть слишком хрупкими.

— Мы справимся, — произносит Давид и уверенно принятивает меня к себе, ложась рядом. — У нас обязательно все будет хорошо.