– Так я не понял! Трахнул Никитос ту дуру с заправки или нет?

И тут до Алисы дошло. Резко и сразу. Как в первый раз. Она бросила быстрый взгляд на Илью.

Потом посмотрела на всех, кто был в комнате.

Все они, все! знали.

Знали про игру, знали про нее… Веник, рассуждающий о рисунке на стене, Нина с ее ресторанной едой, все эти скучающие, пресыщенные люди, живущие другой жизнью. Отличной от ее.

– А по времени ограничения были, не знаете? – поинтересовалась она у обладателя баса.

– А хрен его… - пробормотал он и заткнулся, в конце концов, чувствуя напряженность, которая повисла в комнате.

– Алька… - сдавленно проговорил Илья, и она почувствовала, как на ее затылок легла его тяжелая ладонь

Она дернулась от его руки.

– Это была дурацкая шутка, - медленно произнес он, а от звука его голоса воздух будто бы накалился. Все стало видеться как-то медленно и отрывочно. Вот взгляд Нины, прикованный к ним. Вот Веника – к Нине. Вот Ванька – чуть привстает, и шутливого выражения на его лице как не бывало. Вот «скучающий» недоуменно озирается по сторонам, будто пытается въехать. Вот басящий тянется за стаканом. И все в молчании. Только музыка продолжает играть. Колонки выплевывают звуки «Скользких улиц», отчего все кажется каким-то фарсом.

– Алька, это закончилось, - хрипло повторяет Илья и пытается заглянуть ей в лицо.

– Да все нормально! – усмехнулась она и подхватилась в сторону коридора.

– Аль, прекрати! – раздалось ей вслед, и через мгновение он навис над ней, намереваясь ее обнять и вернуть в комнату. – Я же сказал, что все, больше нет никакой игры. Нету! Мы бросили. Я же не знал тогда… Я по-настоящему, Аль!

Она снова увернулась от него и метнулась в кухню, чувствуя себя петляющим зайцем. Он ломанулся за ней.

– Илюш, я понимаю все. Поиграли, перестали… Бывает, да?

Ее глаза бегали по навороченной технике, которой изобиловала кухня, избегая обращаться туда, куда хотелось больше всего – на Илью.

– Ни черта не бывает! – крикнул он. – Я не играл! Я, по-твоему, почему его вышвырнул? Если бы игра, то…

Взгляд ее остановился на бутылке коньяка. Стратегический запас.

Алиса рассмеялась. Дернулась к бутылке, сорвала крышку, сделала большой глоток… И ничего не почувствовала.

– Если бы не игра…

– Алька, прости.

Она кивнула.

И реальность изменилась. Она увидела себя в прихожей, в куртке, шапке, сосредоточенно шнурующей ботинок. Он снова стоял, нависнув над ней, и что-то орал. Что-то о том, что никуда ее не отпустит, что-то о том, чтобы она прекратила истерику. Смешно. Ей казалось, что истерика сейчас у него. Но он никак не успокаивался. Хватал ее за плечи и не пускал. Она скидывала с себя его ладони и продолжала одеваться.

В гостиной выключили музыку. Это она осознавала сейчас ясно – прислушивались. Потом в коридор вышла Нина. И ее взволнованный голос прозвучал очень громко, громче крика:

– Макаров, ты дебил? Дай ей остыть!

– Действительно! – усмехнулась Алиса, почувствовав, что в этот самый момент он ее больше не держит.

И выскочила за дверь.

***

«Та я без игрухи вашей загнусь скоро».

«У нас пауза».

В ее висках тарабанило чужими голосами, пока Алиса неслась сломя голову по лестнице. Куда? Зачем? Она не знала. Понимала одно – там, среди них, больше не может дышать. Чужие люди. Готовы и свечку подержать, лишь бы не скучно.

«Дай ей остыть!»

«Трахнул Никитос ту дуру с заправки или нет?»

– Действительно!

Ее вскрик отозвался подъездным эхом. А во дворе она уже со смешком спрашивала в трубку:

– Ты где?

В трубке что-то зашипело, загрохотало, она слышала музыку, вопящую так, что хоть уши закрой и кричи. А потом только до нее донесся голос Логинова:

– Алиса?

– А есть варианты?

– Черт… ничего не слышу… Алис!

– Ты где? – громко крикнула она, словно пыталась докричаться до него без помощи телефонии.

– В клубе! Что-то случилось?

– Ничего не случилось! А нет, случилось, - Алиса рассмеялась. – Я узнала, что у тебя днюха. Ехать куда?

– «SpiderWeb» знаешь? Возле Смольного проспекта? Слушай, если это способ Макарова помириться, то вовремя. Я сегодня добрый.

– Ну жди, - выдала Алиса, прежде чем отключиться.

Гудков Логинов уже не слышал. Несколько минут молча смотрел на экран телефона, расцвеченный дискошарами. Днюха, твою мать.

Пропади она пропадом – эта днюха. Желание было одно – надраться.