Я зажимаю ему рот ладонью, трясу головой, не находя сил словами попросить замолчать, потому что невозможно это слушать. Потому что адское пламя выжигает легкие. Потому что я точно знаю: он не врет. Все, что говорит Тимур – правда.

— Гурин его отмазал, — отлепив мою ладонь от своих губ, договаривает Тимур. — Отец Славки взял деньги, а ее брат оказался в психушке. Он так и не успел добраться до этого ублюдка. А ты…ради него…

А я ради него продалась Удаву. Усмехаюсь, отступая на шаг.

— Я должна ему жизнь, Бэтмен. Много жизней. Но тебе этого не понять.

Он щурится, сейчас выворачивая наизнанку одним взглядом. И у меня мурашки ползут по спине, щекоча неприятным холодком острые позвонки.

— Какую жизнь, Русалка? — насмехается, но взгляд по-прежнему цепкий. — От дозы к дозе? А что будет, когда Удаву надоест? Что будешь делать ты, Русалка?

Меня качает, голова идет кругом и тошнота неожиданно скручивает желудок. Я закрываю рот ладонью и рвусь к выходу, но меня выворачивает на пороге. Падаю на колени, тяжело дыша, и тут же ощущаю тепло за спиной. Сильные руки собирают волосы на затылке, убирают их с моего лица, пока меня рвет желчью.

Тимур сидит рядом. А когда меня перестает трясти, помогает подняться. Я смутно вижу, куда он меня ведет. Прихожу в себя у колодца, когда Тимур осторожно умывает меня ледяной водой, набирает в горсть из железного ведра, и я пью с его ладони, затянутой перчаткой.

— Откуда ты…

Я не договариваю, жадно глотая воздух, потому что тошнота горечью расползается по горлу. Но он понимает сам, отирает мое лицо полотенцем.

— Я все о тебе знаю, Русалка.

И почему я не удивлена? Кривлюсь, глядя на его хмурое лицо. Подолом пижамной рубашки отираю рот и чувствую привкус кожи на языке. Его перчатки. Странно. На улице жара, солнце не щадит никого, а этот…Бэтмен в перчатках. Постоянно. Почему?

— Не думаю, что это хорошая идея, — он сжимает пальцы в кулак, показывая, что поймал меня на моих глупых мыслях. Встряхиваюсь, только теперь замечая, что сижу, уставившись на его узкие ладони с длинными пальцами.

— Ты играешь? — вопрос срывается сам – я и понять не успеваю, что произношу его вслух.

— Нет, — жестко в ответ. Встает и прячет руки в карманы. А я зачерпываю колодезной воды из ведра, умываюсь, прикрыв глаза. А перед глазами вдруг такая четкая картинка: черный рояль и мужские пальцы, с трепетом касающиеся белых клавиш. И четкое понимание: врет. Он играет. И наверняка черный рояль у него есть. Стоит посреди его огромного дома, во дворе которого я чуть не умерла (Марат, заглянувший на минутку после доктора Туманова, поделился подробностями, от которых стало почему-то стыдно). Надо же. Качаю головой. Сижу не пойми где и с кем, и мечтаю о каких-то розовых соплях в духе дешевого любовного романа.

Последняя степень идиотизма думать о руках этого мужика, если он только что открытым текстом сказал, что следил за мной. Хот надо признать, что руки у него красивые, мощные с сильными, но изящными кистями музыканта и дорожками выпуклых вен. На таких хочется рисовать. И я представляю узор из витых линий, странный, как будто живой, словно я прямо сейчас рисую по смуглой коже. И это сбивает с толку.

— Я поняла, Бэтмен, — сосредоточенно заплетаю волосы в свободную косу лишь бы не коснуться кожи, не прочертить путь вены, отражая на них свои фантазии. Это всегда помогало успокоиться и найти точку опору в неоднозначных ситуациях, как сейчас. Занять руки, которые так и тянуться прикоснуться к Бэтмену. Вздыхаю, ругая себя. — Тебе тоже нужна я.

Он смотрит на меня через плечо, хмурый донельзя, даже скулы как будто острее стали. Нервничает или злится – черт разберет. Да и не хочется, если честно, разбираться в его настроениях. Выспаться бы. Тело словно чужое, тяжелое, того и гляди свалюсь в этот колодец.

— Что ты хочешь? — продолжаю отрешенно, потому что на эмоции сил нет, даже удивляться уже больше нечему. — Посадить, разорить, занять место Гурина. Говорят, у него конкурент в мэрское кресло – темная лошадка. Не ты ли часом?

В прищуренных глазах снова отражается солнце мягкими переливами, скрадывая непроглядную тьму во взгляде, смягчая. Он разворачивается ко мне всем корпусом, смотрит с интересом, слегка склонив голову набок.

— Следишь за жизнью отца? — спрашивает со странной интонацией в голосе, напоминающей…одобрение?

— Ищу слабые места, — не юлю, да и к чему, если он и так все обо мне знает. Или не все? Вон как странно смотрит, словно хочет докопаться до моих мыслей. Неприятно. — Не смотри на меня так?

— Как? — выгибает бровь, а у меня дыхание срывается от расплавленного золота в черноте его зрачков.

Делает шаг ко мне, нависая надо мной, такой высокий, мощный, пышущий силой и властью. Невольно подаюсь назад, но сильная рука перехватывает под лопатками, удерживая от падения.

Тимур склоняется к моему лицу, обжигает горячим дыханием, а нос щекочет пряный аромат можжевельника и крови.

— Так как мне перестать на тебя смотреть, Стася… — шепчет в самые губы, а меня прошибает от того, как он произносит мое имя, как будто ласкает, едва касаясь. И это…кажется настолько интимным, что в животе все сжимается то ли от страха, то ли от предвкушения.