Надо отдать Ершову должное — если закрыть глаза на постоянные измены, он был вполне себе примерным мужем. Любящим, заботливым, внимательным, не жадным. Его обожали мать и сёстры Риты — он смог очаровать их всех! И только отец неодобрительно поджимал губы, когда тот раз за разом безуспешно пытался “задружить” и с тестем… Стоит ли говорить, что когда терпению Маргариты всё же пришел конец, и мать, и даже Карина с Алиной дружно стали отговаривать её? Они искренне считали, что Рита слишком преувеличивает, что бросать такого мужика — успешного, обеспеченного, привлекательного, заботливого — уму непостижимо! Ну подумаешь, оступился… Главное же — признал свою ошибку, раскаялся! Да, они не знали всего… И до сих пор многого не знают — Рита была не из тех, кто любит смаковать подробности личной драмы. Достаточно было уже того, что близким стал известен сам факт измены, а детали были не столь важны… Впрочем, поняв, что она настроена серьёзно, родные всё же поддержали её — несмотря ни на что они были настоящей семьёй, и за своих стояли горой.

— Он ведь тогда не по собственному ушёл, — вырывая её из воспоминаний, прервал вновь затянувшуюся паузу Павел, — хотя всё было обставлено именно так. И морду я ему таки начистил, — улыбнулся злорадно. — Не так сильно, как хотелось бы, и тем более — как он того заслуживал, но немного пара выпустить удалось.

Маргариты не без удивления глянула на мужчину, сидящего рядом:

— О сколько нам открытий чудных… Вы же дружили. Неужели ты не знал о его… — она усмехнулась и сделала красноречивый жест рукой, не став договаривать то, что без слов было ясно.

— К тому времени от нашей дружбы остался один лишь пшик. И нет, долгое время я действительно ничего не знал — после вашей свадьбы наше с ним общение довольно скоро сошло на нет.

Почему-то Рита была уверена, что Стрельцов сейчас был предельно честен. Раз уж случился этот разговор, этот первый и наверняка последний в их жизни раз, когда они обсуждают то, о чём она думать себе запретила, не то, что говорить, то был ли смысл юлить и не договаривать?

— Я практически перестал кутить в любую свободную минуту — занял отцовский пост, работа поглотила “по самое не хочу”. Чему я, собственно, был только рад. Да и Рус, как семейный человек, тоже поумерил свой пыл… Хотя, по большому счёту, должен был вовсе о нём забыть, — неодобрительно хмыкнул Стрельцов. — В общем, дорожки наши разошлись, я этому абсолютно не препятствовал, и пересекаться мы стали в основном только в рабочее время… — он замолчал на полуслове.

— Но?

— Но… рано или поздно всё тайное становится явным, — Павел чуть виновато посмотрел на Маргариту, будто во всём произошедшем была и его вина.

— Договаривай, Стрельцов. Раз уж начал.

— Да, собственно, договаривать особо нечего. Я обещал выпнуть Ершова из “Аскеллы” и устроить весёлую жизнь, если он тебя обидит — и я это сделал. Жаль, что узнал поздновато… Нет, конечно, я не слепой, и подозревал, что у вас с ним не всё в порядке. Но это были ваши дела, и лезть в них я не собирался. К тому моменту я решил, что все мои чувства к тебе — благополучно забытое прошлое, что я переболел и перебесился, способен жить дальше, не засматриваясь на чужую жену, и наслаждаться тем, что имею. А имел я немало! — усмехнулся он. — А ты… ты была просто моим работником — хорошим работником, это важно! — и этим моё присутствие в твоей жизни должно было ограничиться. Но Рус сам решил, что всё будет по-другому… Когда во время одной из совместных командировок по старой дружбе неожиданно меня кое во что посвятил…

— Да к чёрту его, Паш! — внезапно выдала Рита, прерывая Стрельцова, не желая больше вдаваться в подробности и решительно прогоняя воспоминания, приносящие ей неприятные эмоции. — Я не собираюсь никого винить, а тебя — в особенности. Я сама была безмозглой дурой, и я это признаю. Я могла бы покончить со всем разом, но я тянула резину, глупо надеясь на то, что человек изменится. Но люди не меняются, — она внимательно посмотрела на собеседника, и взгляд её был полон грусти и какой-то щемящей тоски.

— И ты не веришь мне, — сделав вывод из её слов, глухо отозвался Павел.

На что Рита неожиданно даже для самой себя тепло и ласково улыбнулась, а её рука метнулась к лицу мужчины, легко дотронувшись до щеки и чуть проведя по отросшей за сутки щетине. Какое-то время они не отрывая взглядов смотрели друг на друга, глаза в глаза, и, казалось, время застыло вокруг: затихли шорохи ночного леса, не слышно стало потрескивания пламени, а его языки прекратили свою хаотичную пляску. Даже сердца будто замедлили свой ход… И столько всего было в этих взглядах, пристальных, говорящих больше, чем тысячи слов, обнажающих души и лечащих их, молящих и прощающих, требующих и отдающих.

— Я очень хочу тебе верить, — тихо, на грани слышимости, прошептала Рита, когда Павел, сгоняя морок, накрыл её руку своей и поднёс к губам, целуя ладонь.

— Тогда просто дай возможность доказать, что мне действительно можно верить.

И Рита согласно кивнула. Не скрывая навернувшихся на глаза слёз, она потянулась в объятия Стрельцова, стремительно, безрассудно, в омут головой. Понимая, что назад пути не будет, но зная, что поступить по-другому она просто-напросто уже не сможет.

Павел привлёк её к себе, жадно, отчаянно. Целовал долго, глубоко, требовательно, разом спустя с цепей всех внутренних демонов своих желаний. Так, словно делает это последний раз в жизни, и не находит в себе сил оторваться. И Рита отвечала ему полной взаимностью, ловя его тёплое дыхание и выпивая его до дна, вжимаясь в мужчину, впиваясь пальцами в его плечи, в шею, в волосы, снова возвращаясь к плечам…

— Почему так долго? — оторвавшись наконец, сбивчиво переводя дыхание, прошептала она ему в губы. — Если всё правда… Если всё так, как ты говоришь, почему ты ждал столько лет?