Когда доходила очередь до «читателя», Чар отчего-то куда охотнее принимался причмокивать вымазанными губами. Взрослые думали, это из-за того, что к четвертой ложке у него получалось распробовать, какая все-таки вкусная была эта гадская детская каша.

…

А потом ему было два года, и он по дурости схватился рукой за горячие щипцы для завивки волос. Ору было много, топота взрослых – ещё больше. Везя его домой из круглосуточного травмпункта, как раненого бойца в перевязке по самый локоть, они не переставали причитать и громко обвиняли во всем автора.

Чар сидел на отцовых коленках, глядел на свою забинтованную клешню и спрашивал, а в чём, собственно, виноват этот неведомый автор, если это он, он сам схватился за горячие щипцы по своей собственной дурости.

Взрослые тогда переглянулись и решили больше времени уделить его воспитанию. Чтобы у мальчика не сложилось неправильного представления об их честном взрослом мире.

…

И к шести годам он уже прекрасно знал о том, что в мире даже щипцы нагреваются строго по велению автора. Что у него, у шестилетнего Чара Актэра, уже есть в жизни своя сюжетная дорога. И самое странное и волнующее – за тем, как он идет по этой дороге, будет смотреть его читатель.

Уже сейчас смотрит.

Однажды в первом классе, когда день был настолько дождливым, что даже линолеум в школьных коридорах влажно блестел, Чар Актэр (первый по списку в классном журнале) впервые защитил девочку. Это была совершенно обычная девочка, к которой пристали старшеклассники по совершенно глупому поводу, и, может быть, куда проще было бы побежать во весь дух, что дал ему автор, и позвать учителя… Но Чар не стал поступать как проще. И стоял перед рослыми плохишами, не помня себя от страха, но закрывая девчонку плечом. Благодаря поролоновому плечику синего, маленького, но уже мужского пиджачка, казалось, что оно у него не так уж и сильно дрожит.

– Ты не из моего класса… Ты же из параллели, из параллелки вонючей, зачем тут встал? – шептала неблагодарная девчонка у него за спиной.

– Иди давай, – к тому же любезно дёргали головами здоровяки во все стороны возможного побега. – Иди-иди, а то и тебя поколотим.

Но Чар Актэр стоял. Не ради дуры-девчонки и даже не потому, что кто-то из взрослых учил его быть храбрым и благородным.

Чар Актэр остался стоять на месте, даже когда один из детин-росляков пошёл вперёд, разминая кулаки.

Пусть он и зажмурил глаза, но так и не сдвинулся с места. Нет. Уже тогда он не мог позволить себе дать слабину, ведь… Читатель.

Читатель смотрит.

…

Вообще-то он не жалел о том случае. Даже повторял периодически и быстро научился давать сдачи. От девчонки быстро отстали. Она и сама прекратила нарываться лишний раз и зачастила в крыло вонючей параллелки: чуть ли не каждый день приносила Чару яблоки, половинки от шоколадных плиток и новенькие комиксы про креветку-супергероя. Родителей всё чаще вызывали в школу, потому что по её уставу драки считались плохим поведением, требующим со стороны взрослых определённого вмешательства.

Из-за этого вмешательства однажды чуть было не накрылась их летняя поездка к морю, о которой Чар грезил весь учебный год. Но, к счастью, родители его быстро отошли – решили, что ничего не поделаешь, раз автор наградил их таким непоседой и упрямцем; и ему только на пользу пойдёт морской воздух. К тому же, должен ведь ребёнок где-то получать сюжетный опыт и новые эмоции, необходимые для развития любого действующего лица.

Это была удивительная поездка. Сначала – ещё в поезде, под стук колёс и ложечек в высоких стаканах на металлических подставках-пеньках – отец сказал Чару, что автор у них всех один, а читатели – разные. И даже прибавил, большим и указательным пальцами огладив усы: «Это непросто объяснить, но, так получается, что, по большому счету, у каждого человека – свой читатель». Чар тогда удивился. Затем обрадовался. А потом стал думать. А какой у него «свой читатель»? Если бы они учились в одной школе, то стал бы читатель его другом или получил бы от него по зубам? А любит ли читатель яблоки или шоколад? Кто бы ему больше понравился: отважный супер-креветка или его напарник Акул? И вообще, гордится ли им читатель, когда Чар дерется, не жалея сил, или смотрит тем же взглядом, что директор, набирая номер телефона родителей?

Правда, все эти мысли разом испарились из его головы. Потому что Чар повернул её к окну и увидел море.

Он ждал не дождался момента, когда сможет его потрогать – руками, ногами, всем телом разом. Но оказавшись наконец у самой морской кромки, провалившись по щиколотку в сырой коричневый песок, на долгое мгновение замер. Море захватило его, даже не касаясь кожи ни капелькой, ни единым брызгом. Перед ним было бескрайнее, блестящее, шумящее, но все равно отчего-то невероятно тихое густо-синее пространство. Как расплавленный космос со звездами. И все там, внутри, как в космосе: невесомость есть, кислорода нету.

И, стоя на границе этого невероятного водно-небесного измерения, Чар Актэр глубоко дышал, часто моргая от близкого сияния и, наверное, соли в воздухе. Развёл в стороны руки, но даже в таком положении оставался по сравнению с морем маленьким человечком, крошкой от самой малюсенькой звезды, блёклой песчинкой. Чар стоял перед морем и думал, ладно. Ладно он, но всё это… неужели всё это тоже кто-то придумал?

А в следующую секунду море – обманчиво прозрачное вблизи – коснулось его ног. Не вздрогнув, Чар взглянул вниз и пошевелил мокрыми, омытыми осторожной волной, пальцами. Они блестели. Не так сильно, как море, но тоже блестели. Море как будто его принимало. И Чар забежал в него по пояс, ухнулся с головой, и вынырнул уже весь блестящий – частью огромного моря, частью бескрайнего космоса.