Уже почти рассвело, когда Харрисон пошёл в хлев. Венера стояла там, где он оставил её, упрямо-несчастная.

— Ладно, девочка, сейчас мы возьмем себя в руки, — пробормотал он ей.

Он собрал маленький ошеломлённый отряд животных, и все вместе они вышли в наружный загон. Солнце ещё не взошло, но воздух жаждал его света, и всё вокруг было усыпано мелкими бликами. Обычно Харрисон оставлял пастись животных в одиночестве: щипать, нюхать, спать в лучах света, а сам занимался другими делами.

Сейчас он остался с ними. Положил руку на шею Венеры и сказал:

— Пожалуйста, живи. Живите. У меня есть только вы.

Они вместе ходили по загону. Какая странная кучка друзей. Мужчина, лошадь, боров, четыре гуся, три курицы, индюк и баран — вместе встречали восход солнца. Процессия в некотором смысле комичная и во многих других — наполненная меланхолией.

Внезапно Харрисон заметил вдоль забора пучки чертополоха. Он сорвал несколько стеблей, думая об этой проклятой девушке, о ком не должен думать, и протянул кобылице.

— Ешь, — сказал он ей. — Или Леонора больше не вернётся.

Кобыла посмотрела на него одним из тех взглядов, которые, казалось, скрывали необычайные тайны, если вообще не философское понимание смысла жизни, настолько они были загадочными и глубокими. Какое-то мгновение Венера, казалось, выглядела неуверенно, словно, согласись она принять эти сорняки, и тем самым примет на себя обязательство, требующее предварительного тщательного обдумывания.

— Обещаю тебе, я приведу тебе компаньона в скором времени, — увещевал её Харрисон. — А пока ешь!

«Я тоже буду есть, обещаю тебе и это».

Словно прочитав его мысли, Венера принялась за чертополох. Сначала она жевала стебли осторожно, а потом всё с большей интенсивностью. Тогда Харрисон достал из карманов другую еду, которую принес с собой: морковь, кусочки хлеба, листья капусты, семена подсолнухов, дольки фруктов. Он сел на землю и дал каждому свой кусочек.

Животные принялись есть, окружив его и веселя гармоничным шумом клювов и челюстей.

Затем из другого кармана он вынул три печенья, которые для него приготовила Майя. Он съел их, как это сделала Венера, вначале со скептицизмом. Потом уверенно. Наконец, с аппетитом.

Не умирать же ему, чёрт возьми.

У него имелась куча дел, и все они предполагали, что он должен оставаться живее всех живых.

Гуннард обслуживал клиентку, пожилую даму, которая покупала запас виски лет на десять (если ей удастся прожить столько времени, его расходуя).

Когда женщина ушла, Гуннард заметил ожидающего в дверях Харрисона.

— Уэйн, какими судьбами в наших краях? — спросил он скорее с иронией, чем с добротой. Так говорят кому-то: «увидимся если не умрем», но, безусловно, парень предпочел бы видеть Харрисона мёртвым. — Мост отремонтировали?

— Нет.

— И как же ты собираешься везти домой провизию?

— Я пришел не за покупками.

— Ты как всегда «разговорчивый», не так ли, приятель?

— С каких пор мы дружим?

Гуннард выгнул бровь. Любезная маска, которую он приберегал для своих клиентов, как бы подражая идеальному торговцу, рассыпалась, уступив место истинному лицу того, кто не боится признаться в своих антипатиях.

— На самом деле ты мне совсем не нравишься, и я считаю, это взаимно. Чего ты хочешь?

— Ты помогал Леоноре несколько дней назад перебраться через реку?

Гуннард натянул ухмылку, которая действовала Харрисону на нервы.

— О, прекрасная Леонора. Конечно, это я, так как кое-кто был слишком невежлив, чтобы позаботиться о ней. У неё было такое лицо, бедная девушка. Я говорил ей, когда она только приехала, не переходить мост, не идти в дом к волку, но она не послушала меня.

Харрисон сжал кулак под длинным рукавом, а затем заставил себя не впечатывать его на лицо этого придурка, даже если засранец говорил абсолютную правду. Он вёл себя с Леонорой, как волк и позволил ей уйти, как поступают со шлюхами. Было также верно, что она ушла, не предупредив. Исчезла, как дуновение ветра, который находит между ставнями щель, а он не сделал ничего, чтобы плотнее закрыть окно. Напротив, он распахнул проклятые створки, подталкивая Леонору наружу. И теперь, когда она оказалась снаружи, у Дьюка создалось впечатление, что он избавился не только от порыва ветра, но и от всего воздуха.

— Не лезь не в свое дело, Гуннард. Я просто хочу знать, всё ли с ней в порядке.

— Она была жива и здорова, но не думаю, что этого достаточно для утверждения «с ней всё в порядке». Она мало что говорила. Леонора немного задержалась в магазине, чтобы высушить края брюк, и я предложил ей чаю. К твоему сведению, я даже пытался её поцеловать.

Рука Харрисона шевельнулась, словно была одарена собственной жизнью. Удерживаемый до этого кулак освободился от тормоза и впечатался в нос Гуннарда. От прикосновения раздался сухой и одновременно хрустящий шум, похожий на взрыв пробки от шампанского и крошащееся печенье.