— Ваша точка зрения понятна, — подытожил он. — Но что-то подсказывает мне, что у вас есть другая причина для неприязни к правящей двойке.

Сердце словно кинжалом проткнули. Воздух вокруг сгустился и превратился в стекло. Все здесь, оказывается, куда серьезнее, чем просто игра. Уже и в наших досье поковырялись основательно. А к моему — я уверена — придирались пуще всего. Интересно, известно ли этим зажравшимся мордам, когда у меня выпал первый молочный зуб?!

Что там говорили? Отвечать честно? Думаю, врать дальше не имеет смысла. Раз они спросили меня именно об этом, значит, им уже известен ответ.

— Королевство отняло у меня мать, — прошептала я, чувствуя, как на глаза наползают слезы.

Белизна вокруг неожиданно стала ослепительно-яркой. Столбы колонн и роскошные барельефы задрожали в предательском мареве слез.

— Отняло? — переспросил принц непонимающе, и злость вперемешку с тоской затопила грудь новой волной.

— Рэнимор! — тихонько окликнула его королева. Меня, впрочем, не удивило, что она не хотела разглашения. Кому нравится выглядеть жестоким тираном в глазах доверенных людей?

— Я просто хочу знать, в чем дело, — упрямо возразил принц и взглянул на королеву почти с яростью. — Это серьезное обвинение.

Я сглотнула соленую горечь. Артачиться уже не хотелось, а заискивать — и подавно. Все, чего я желала, остаться наедине с собой, чтобы выплакаться в подушку вдалеке от чужих глаз.

— Ваше высочество, — я подняла взгляд на принца. Его глаза по-прежнему были широко распахнуты, но теперь в голубой глубине дрожал огонек любопытства. — Вы ищете себе жену или девочку для битья? Вы основательно изучили досье невест, и мое тоже. И, наверняка, знаете, что я скажу. Так зачем же просите меня подтвердить? Если я отвечу, то отвечу честно, не стоит сомневаться.

— Этого не было в вашем личном деле, — отметил принц. — Потому я и заинтересовался.

— В прошлом давно нечего искать, — пролепетала я и глубоко вдохнула, пытаясь обуздать стук сердца. Глаза драло и щипало. — Спросите лучше про настоящее. Про то, как я оказалась в темнице, например. Вам ведь уже доложили, что я — политзаключенная?

Ярость кипела во мне, как вулканическая лава. Разъедала сердце, сочилась наружу слезами, остывала на щеках. А когда я сталкивалась взглядом с принцем — отчаянно просилась наружу грязными ругательствами и колкими словечками. До чего же злобный он! И безжалостный, как и полагается хорошему правителю. Проронит еще хоть слово — клянусь, не погнушаюсь глазенки его голубые выцарапать! Все равно мне дорога за решетку.

— Достаточно, — оборвала королева. — Спасибо вам за уделенное время. Мы услышали все, что хотели. Алексис, проводите девушку!

Краем глаза я поймала карикатурно прихрамывающую фигурку шута. А когда он повел меня назад, грудь снова наполнило негодование. Какой цинизм, какое бездушие! Они-то услышали то, что хотели. Но я — нет. Объяснили бы, почему так поступили с моей мамой? За что?!

Хотя, я уверена, что никаких оправданий у них не было. Оттого королева и стремилась поскорее избавиться от меня и замять неудобную тему.

В холле, пока я отсутствовала, народу поприбавилось. Из цирюльного зала вернулись Бруна и Роттильда. Бруна в темно-розовом атласном платье с белоснежной отделкой и с двумя нарочито-небрежными пучками на голове могла бы бросить вызов самой королеве. А вот Роттильде совершенно не шел белый цвет платья, и мне захотелось одеть ее в кремовый.

Едва дверь закрылась за мною, как на глаза набежали слезы. Покатились горячими дорожками по щекам и шее, стягивая кожу солью. Отчего-то захотелось увидеть Рэма. Теперь я гораздо лучше понимала озадаченную Эландрис и взбешенную Бронду…

Я запуталась в сетке любопытных взглядов. Оливия поглядывала на меня из-за плеча, чуть высокомерно, со скрытым превосходством. Эландрис — холодно и отрешенно, Бронда — гневно; так, словно я отобрала у нее что-то важное. Пожалуй, стоит свыкнуться с мыслью, что я попала в змеиное гнездо. И стоит лишь отвлечься, как кто-то полоснет по коже ядовитым жалом…

— Что там было? — громко цокая каблуками, ко мне подошла Роттильда. Встала точно передо мной, распахнув свои зеленые глаза, и меня обдало на редкость неприятным запахом ее тела.

— Оставь ее, — Бруна потянула ее за рукав. — Неужели не видишь?

— Я просто хочу знать, какие вопросы задавали, — не унималась Роттильда, маяча передо мной, как поплавок. С высокой прической, сплошь состоящей из завитков, она стала еще более худой и вытянутой. — Насколько личные?

— Очень! — рявкнула я, разозлившись на бесцеремонное поведение. — Очень личные!

— Какого плана? — Роттильда и не думала отступать. — Встречалась ли ты раньше с парнями? Или какую ты любишь музыку?