– Ах, государь, если бы это могло что-то изменить...
– вздохнул Дюмурье. Король с некоторым подозрением взглянул на человека, давшего подобный ответ.

– Итак, сударь, вы хотите быть министром, а не временно исполняющим обязанности?

– Государь, я ничего не хочу. Я готов исполнять приказы короля, но предпочел бы, чтобы король приказал мне отправляться на границу, а не оставаться в Париже.

– А если я вам прикажу, напротив, остаться в Париже и принять портфель министра иностранных дел, что вы на это скажете? Дюмурье улыбнулся.

– Скажу, государь, что ваше величество поддались предубеждениям против меня, которые внушили вашему величеству.

– Да, господин Дюмурье, поддался. Вы - мой министр.

– Государь, я всецело готов служить вам, но...

– Условия?

– Объяснения, государь.

– Слушаю вас.

– Пост министра ныне совсем не то, чем он был когда-то, и, не переставая быть верным слугой вашего величества, но войдя в кабинет министров, я становлюсь человеком, ответственным перед нацией. Уже с сегодняшнего дня не требуйте, чтобы я говорил языком, к какому вы привыкли, общаясь с моими предшественниками. Я могу говорить только на языке свободы и Конституции. Сосредоточившись на своих обязанностях, я не буду непрестанно выказывать вам знаки почтения, у меня просто не будет на это времени, и буду неизменно нарушать придворный этикет, чтобы лучше служить королю. Я буду работать только с вами или с Советом и заранее предупреждаю, государь. что эта работа будет борьбой.

– Но почему борьбой, сударь?

– Очень просто, государь. Почти весь ваш дипломатический корпус не скрывает своей контрреволюционности. Я буду настаивать на смене его, при выборе буду противоречить вашим склонностям, стану предлагать вашему величеству либо людей, которых ваше величество не знает вовсе, либо тех, кто придется не по вкусу вашему величеству.

– И в этом случае, сударь...
– прервал его Людовик XVI.

– И в этом случае, государь, если ваше величество будет очень противиться предложенной мною кандидатуре, причем мотивированно, я, поскольку государем являстесь вы, подчинюсь, но, если ваш выбор будет внушен вам вашим окружением и я сочту, что он повредит вам, я почтительно попрошу ваше величество назначить вместо меня другого человека. Государь, подумайте о страшных опасностях, окружающих ваш трон! Его нужно поддержать общественным доверием, и это, государь, зависит только от вас!

– Позвольте я прерву вас, сударь.

– Да, государь, - поклонился Дюмурье.

– Об этих опасностях я размышляю уже давно, - промолвил Людовик XVI и, промокнув носовым платком лоб, указал на портрет Карла I.
– Мне хотелось бы не помнить о них, но эта картина постоянно мне о них напоминает.

– Государь...

– Потерпите, сударь, я еще не закончил. Положение у нас схожее, угроза та же, и, быть может, на Гревской площади, как у Уайтхолла, будет воздвигнут эшафот.

– О государь, это означает заглядывать слишком далеко!

– Это означает, сударь, всматриваться в горизонт. И в этом случае я, как и Карл Первый, взойду на эшафот, быть может, не как рыцарь, подобно ему, но, во всяком случае, как христианин... Продолжайте, сударь. Дюмурье молчал, удивленный такой твердостью, которой он никак не ожидал.

– Государь, - наконец произнес он, - позвольте мне перевести разговор в другую плоскость.

– Как вам угодно, сударь, - отвечал король.
– Я просто хотел доказать вам, что не страшусь будущего, которым меня хотят запугать, а если даже страшусь, то, во всяком случае, готов к нему.

– Государь, - спросил Дюмурье, - должен ли я, несмотря на все, что имел честь вам сказать, считать себя вашим министром иностранных дел?

– Да, сударь.

– В таком случае на первый Государственный совет я принесу четыре депеши и заранее предупреждаю ваше величество, что они ни в чем, ни по стилю, ни по принципам, не будут походить на депеши моих предшественников; они будут соответствовать обстоятельствам. Если мой первый опыт будет благосклонно принят вашим величеством, я продолжу работу, если же нет, я готов немедля отправиться служить Франции и королю на границе, поскольку, что бы ни говорили ваше величество о моих дипломатических талантах, это и есть моя подлинная стихия и поприще моих трудов на протяжении тридцати шести лет. Дюмарье поклонился, намереваясь уйти.

– Погодите, - остановил его король.
– Мы договорились лишь по одному пункту, а остается еще шесть.

– Мои коллеги?

– Совершенно верно. Я не хочу, чтобы вы говорили мне, будто тот или иной министр мешает вам. Выберите, сударь, свой кабинет сами.

– Государь, вы возлагаете на меня тяжкую ответственность.

– Я полагаю, что, предложив вам это, иду навстречу вашему желанию.

– Государь, - сказал Дюмурье, - я никого не знаю в Париже, кроме некоего Лакоста, которого рекомендую вашему величеству для назначения морским министром.

– Лакост?
– переспросил король.
– Но он, кажется, простой распорядитель кредитов в морском ведомстве?

– Да, государь, но он предпочел заявить господину де Буану об отставке, нежели участвовать в несправедливости.

– Что ж, превосходная рекомендация. Ну, а кто же остальные?

– Я проконсультируюсь, государь.

– Могу я знать с кем?

– С Бриссо, Кондорсе, Петионом, Редерером, Жансонне...

– Короче, со всей Жирондой.

– Да, государь.

– Ну что ж, пусть будет Жиронда. Посмотрим, лучше ли она справится с делами, чем конституционалисты и фейаны.