Девять
вернуться

Херсонский Борис Григорьевич
Шрифт:

«когда дети малы они хороши и милы…»

когда дети малы они хороши и милыглаза как маслины волосы вьются тоненький голосоккто вас мальчики вытянул за письменные столыс черными телефонами портупеи наискосокгалифе сапоги в кабинетах натерты мастикой полыв завершение пуля в затылок если сам то в високкого из полуподвалов кого из высоких квартирвитражи в парадных мрамор лестниц в гостиной каминв расстрельном подвале теперь обыкновенный тирподвал глубок винтовок много а ты одинбыло можно подать документы но ты опоздал в ОВИРи что теперь зарубежью до табачных твоих седини какое дело кому что дед работал в ЧКа арестован-расстрелян был уже ГПУчто от пощечины девичьей у тебя горела щекачто сын твой в форме ОМОНа служил разгонял толпучто внук твой похож на того кудрявого мальчикакоторый святую русь разносил в щепурасти мальчик расти душой не кривихорошо учись пиши стихи себя не ласкайпотому что руки твои в наследственной вязкой кровии в твоих ушах овчарок надсадный лайрасти мальчик работай прилежно и хорошо живина пляже летом лежи читай загорайкакие девы проходят к воде мимо подстилки твоейони и сами подстилки но как объяснишь это ими это карма сансара судьба до скончания днейживем не тужим себя ни в чем не виним

«Море пахнет солью и йодом…»

Море пахнет солью и йодом.Город пахнет распадом-разладом.Это место намазано мёдом.Это место становится адом.Это место мечено кодом.Это место истоптано стадом.Люди смотрят под ноги и в карты.Видно местность им не знакома.Здесь в тюрьму как за школьные партывсех сажают. Дальнейшее – кома.Ходят парами жрицы Астарты.Ходят тройками члены обкома.Море пахнет всемирным потопом.Город пахнет полуденным жаром.Жизнь идет по нехоженым тропам.Старость катится кегельным шаром.Что поделать с таким хронотопом?С кожей, траченой южным загаром?Лето красное кажется черным.Небо синее кажется белым.Город кажется огнеупорным,но принюхаться – пахнет горелым.А хотелось бы, чтобы попкорном,или персиком переспелым.

«солнечный свет сквозь листву винограда…»

солнечный свет сквозь листву винограда.гудение утренних пчел.жизнь прокатилась – ни склада, ни лада,словно бы в книжке прочел.из-под затертого переплета,с высохших хрупких страниц.птицы щебечут во время полета.что нам до пения птиц?что нам до пчелки, трудяги извечной?на ножках желтеет пыльца.что до вселенной, не столь бесконечной,чтоб не дожить до конца?вот и уходит ночная прохлада,молча откуда пришла…солнце, сияй сквозь листву винограда!гуди, золотая пчела!

«Творенья старого поэта…»

Творенья старого поэта,проснувшегося до рассвета,когда в саду густой туманросою падает на землю…О чем ты шепчешь? Я не внемлю.Старик – ты гений, я – профан.Что мне рифмованные строки,кто мне нелепые пророкис нечесаною сединой,как сжиться мне с твоим страданьем,с твоим последним назиданьем,переселяясь в мир иной?Старик, прости, я сам не молод,весь переломан, перемолот,смешной изгой в своем дому,пристыжен веком и обижен,я сам не чесан и не стрижен,живу, гнию не по уму.Живу, гнию, сомненья прячу,как в магазине недостачуприкрыть пытается ловкач,но суд идет – смешны попытки,на выход, собирай пожитки,и кто тебе, больному, врач?Я сам – безродный, сам – калека,из девятнадцатого векалистаю стихотворный том,и милый ямб четырехстопный,четвероногий, расторопныйзвучит в мозгу моем пустом.Есть в осени первоначальнойпростор твоей строке прощальной,и я, послушный книгочей,лишь отзвук или отсвет, эхо,твой раб, несчастный неумеха.Прощай же, свет моих очей!

«И во дворе и на календаре – зима…»

И во дворе и на календаре – зима.Холод цветет, чуть рассветет – сгущается тьма.Коротки дни, ночи длинны, как чувство вины.Люди больны, над собой не вольны в дебрях страны.И, как всегда, как в иные года – чувство стыда.В лужах декабрьских чернеет вода под корочкой льда.Гитара, звени, мы с тобою одни, полночный романс.Вспомнишь едва эти слова – снова впадаешь в транс.Не говори, лучше бери за руку, обними,Господи мой, этой зимой как остаться людьми?Удастся ли мне не жаться к стене и не скользить по льду,как стерпеть смогу, что город в снегу, а души – в аду?Депрессия, грусть сильны, ну и пусть, или все это зря?Встал на заре, на календаре – первое декабря.

Терпсихора

Вторая ода

1
Пандора! Ты открыла свой сундук.Доныне деревянной крышки стукв горах Кавказа отдается эхом,и беды все, что стайка мотыльков,летят – как видно, жребий наш таков —пришел конец покою и утехам,свободе от одежды и цепей,от бурных рек, непаханных степей…Так Зевс судил лентяям, неумехам!Вот чаша скорби – до конца испей!О юморист! Не суйся к нам со смехом,не открывай широкозевный рот,не выпускай на волю анекдот!
2
Пустой сундук. Но там, на самом днесидит Надежда – крылья на спине,сандалики и платье из поплина,а рядышком, немного в стороне —она! она! Иль показалось мне?О Муза! Ты прекрасна и невинна,ты не обманешь, как твоя сестра —Надежда, что пообещать быстра,но, словно реку быструю, плотинаее посулы перекроет мир —дряхлеющий, изношенный до дыр,куда ни глянь – унылая картина!Пьян пролетарий. А капиталистужасен, жаден, на руку нечист.
3
О Муза! Сколь желанен твой приход!Ты наше время переходишь вброд,на броде ведь Пегасов не меняют!Не тешишь нас надеждою пустой —глядишь на нас, сияешь наготой —так девушки на пляже загорают,вуайериста насыщают взор,ни дерзкий взгляд, ни моралистов хоркрасавиц полуденных не смущают:одежды прочь – и кончен разговор.А впрочем – кризис, старики нищают,а к богачам спускается с небесземной красавец – верный мерседес.