Шрифт:
– От него самого.
– Шепнул на ушко?– его распирало от смеха: – Тэт а тэт?
– Именно…
– Ну, хорошо, уфф! – заключил отсмеявшись Семанов. – Будем считать, что вы меня уговорили. Жду развернутую заявку и двадцать страниц готового текста. Чем быстрее, тем лучше. Об авансе подумаем. Встретите Аксенова, – окинул иронично взглядом, – не забудьте передать от меня привет…
На лестничной площадке, где он оказался притворив дверь семановского кабинета, было безлюдно, горели по стенам запыленные светильники.
«Победа! – пели фанфары в душе. – Два года свободной жизни! Книгу приличную напишу, прославлюсь, денег заработаю. В Союз писателей примут».
«Валентин, – услышал сверху знакомый голос. – Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня».
«Что поделаешь, Бекович, – мысленно попросил он у него прощения. – Жизнь есть жизнь»…
Юность героя (продолжение)
Мягко курившийся под солнцем пласт влажной земли на краю холма поддался изнутри, треснул, разломился на куски. В образовавшемся проеме показалась перепачканная глиной барсучья морда, а следом за ней и сам барсук, расчистивший, наконец, заваленный после ночной грозы вход в семейную нору. Мокрый, недовольный он отряхивал брезгливо костистые лапы, смотрел озабоченно на изменившийся до неузнаваемости пейзаж: просеку внизу от пронесшегося селевого потока, свежие промоины на холме, поваленные деревья, отсутствовавшее еще вчера глинистое озерцо с полузатопленным сушняком и зелеными метелками сосновых веток…
«Непонятно себя ведет, – глядел со скалы на жирнозадого барсука орлан-белохвост только что выбравшийся из гнезда. – Не прячется, сидит неподвижно. Жует чего-то. Больной, наверное».
Орлан был не голоден, покидать уютную, усыпанную белесым пометом площадку ему не хотелось…
«Придется попотеть, – по-хозяйски размышлял, между тем, барсук, объедая поднятую с земли шляпку гриба. – Перенесу повыше съестное из кладовой, заменю подстилку, сделаю на всякий случай еще один запасной выход».
Жующую его щеку поймал пробившийся сквозь рваное облако солнечный теплый луч. Застыв в блаженной истоме барсук зажмурился, почесал себя между ног. Вспомнил о барсучихе в норе.
«Шарахнуться, что ли?» – подумал зевая.
«Все, терпение лопнуло, пеняй на себя!» – не выдержал орлан. Сузил золотокоричневые окуляры зрачков, подпрыгнул, царапнув камень…
Выстрела со стороны ореховой рощи он не услышал – горячо вспыхнуло что-то в груди, он захлебнулся кровью, полетел стремительно вниз так и не успев распустить крылья. Катился, переворачиваясь, по насыпи, упал в смородиновую заросль, забился в конвульсиях неподалеку от лежавшего на спине, охваченного ужасом барсука.
Солнце поднималось все выше, тянул из ущелья влажный ветерок, шумела внизу невидимая река.
«Есть бог на земле! – думал, не веря до конца в чудесное спасение барсук, страшась взглянуть на лежавшую неподалеку страшную птицу. – Прав был покойный отец. А я, дурак, не верил».
– Афарм, Девлет! Выстрел джигита!
Сидевшая вокруг костра на опушке леса молодая компания радостно зашумела.
– Ты выиграл спор, княжич, – поклонился удачливому стрелку Эльжаруко. – Говори желание.
– Дай подумать.
– Чего думать? – выкрикнул кто-то. – Еда кончилась. Пусть мяса раздобудет!
– За мясом ночью поедем! – решительно отрезал стрелявший. – А пока пляши, Эльжаруко!
– Точно, пусть спляшет! Давай, Эльжаруко, не ленись! Эх, барабана нет! – раздались голоса.
Одиноко танцующего на поляне Эльжаруко терпели недолго. Выскочил следом один, другой, третий. Ухватились за руки, стали кружить вокруг расстеленной на земле скатерти с остатками трапезы. Притоптывали каблуками, подпевали в ритм движению, подстегивали себя громкими возгласами. Разошедшийся вовсю Девлет ухватил край скатерти, потянул на себя – полетела под ноги посуда, обглоданные кости. Продолжая танцевать водрузил замызганную скатерть на голову Эльжаруко наподобие женского платка.
– У-уу! – взорвались хохотом плясуны. – У нас есть девушка! Танцуем «удчи»!
– «Удчи»! «Удчи»!
Смешливо подбоченясь молодой князь поклонился Эльжаруко, приобнял за плечи. Тот поправлял на голове платок, отворачивал жеманно лицо, комично вздыхал.
– Красавица, пляшущая с джигитом Девлетом, окружена! – кричали из хоровода. – Есть ли друзья у ее кавалера, могущие ее откупить?
– Есть! – вылетел из круга острослов и песенник Кургока, руководивший, как обычно, пирушками. – Есть друзья у кавалера! И выкуп есть!
Вытянул из-за пояса пистолет, выстрелил не глядя, бросил на траву. Хохот на поляне стоял громоподобный.
Неутомимый Кургока предложил новую забаву: прыжки через валун. Напрыгавшись, кидали плоские гальки – кто дальше, боролись на расстеленной бурке, стреляли из ружей и пистолетов по глиняному кувшину. Умаялись, прилегли на солнышке, затянули, глядя в бездонное небо, песню про богатыря Сосруко, рожденного из камня, владевшего сказочным конем, на котором он ускользал от любого преследователя. Вздремнули спустя недолгое время кто где, ополоснули, пробудившись, лица у ручья. Совершив вечерний намаз стали готовиться к любимому занятию джигитов, набегу на соседей. В сумерках, по дороге вдоль похолодевшего ущелья, юный князь придержал скакуна. Проговорил, оборотясь к ехавшему следом Эльжаруко: